– К переливанию крови следует подходить осторожно, – сказал я в заключении. – Донор должен быть полностью здоровым. Если у него имеется инфекционное заболевание, например, сифилис, известный также как люэс (зал оживился при этих словах), с большой долей вероятности заболеет и реципиент. Нельзя брать кровь у больных другими инфекциями. Их полный список мы передадим нашим французским коллегам.
Окончание лекции публика встретила овациями. Я принял их спокойно, а вот Бухвостов и Никитина выглядели счастливыми. А что? В Москве с чистой совестью скажут, что им рукоплескал Париж.
С таким же аншлагом проходили и последующие наши выступления. В этом шуме совершенно потерялась истинная цель моего приезда. Вечерами я посещал Мэгги и Полли, лечил девочку, с удовольствием наблюдая, как буквально на глазах улучшается ее состояние. В детской клинике в Москве столь быстрых результатов не было. Ну, так там пациентов много, и мне приходилось дозировать свечение, чтобы хватило всем. Здесь таких ограничений не имелось, а переборщить я не боялся. Практика использования свечения доказала, что вреда пациенту оно не наносит.
Игнатьев нашел возможность затащить меня в «Максим», где мы отведали лучших французских вин и блюд. Граф в роли принимающей стороны выглядел чрезвычайно довольным; рассказав о делах, стал посвящать меня в нравы Парижа и местной богемы – похоже, знал ее хорошо. Не одной службой жив человек.
– О вас, Валериан Витольдович, много пишут в местных газетах, – сообщил напоследок. – Почти все восторженно. Только вот «Фигаро», – он сморщился. – Не то, чтобы ругает, но там завелся один репортер, который постоянно упоминает каких-то ваших амурных похождениях в Париже. Сомневаюсь, что это правда.
– Правильно сомневаетесь, – подтвердил я.
– Хотите, я поговорю с этим писакой?
– Не нужно, – сказал я. – Сами разберемся.
У меня жандармы есть… Водкин с Пьяных разобрались. На следующий день после поручения принесли бумагу, исписанную по-французски. Внизу ее красовалась печать.
– Это что? – спросил я.
– Признание Жана Дюрана, репортера «Фигаро», написанное им собственноручно. Подпись заверена парижским нотариусом.
– В чем признается Дюран?
– Кается, что писать гадости о вас его надоумил русский посол во Франции, затем к этому подключился атташе посольства Барятинский. За каждую статью с враньем он получал по сто франков.
– Понятно, – кивнул я. – Дюран написал признание добровольно?
– Конечно! – ухмыльнулся Пьяных.
– Мы умеем убеждать, – подтвердил Водкин. В глазах его плясали бесенята.
Неплохих ребят мне выделили…
– Благодарю за службу, господа! – сказал я и прибрал бумагу. Пригодится…
* * *Полли поправлялась на глазах. Она много ела, у нее округлились некогда впалые щеки, на них появился румянец. Не тот лихорадочный, что бывает у чахоточных больных, а здоровый, приятный глазу. Если ранее девочка большую часть времени проводила в постели, то теперь она рвалась на улицу. Мэгги ежедневно возила ее в Булонский лес. Там Полли бегала по аллеям, собирала из опавших листьев букеты и везла их в отель, где они ставили их в вазы. Желто-красные подарки осени радовали глаз и наполняли комнату свежим, едва уловимым запахом леса.
Изменения в состоянии дочки радовали Мэгги, но одновременно наполняли душу тревогой. Майкл выполнил обещание, теперь ей придется сдержать клятву. Чем это обернется? Думать об этом не хотелось. Однако тревожные мысли лезли в голову, прогнать их не получалось. На шестой день пребывания в Париже, Майкл подошел к ним после завтрака.
– Предлагаю посетить профессора Леруа, – сказал Мэгги. – Это самый авторитетный врач Франции в области легочных болезней. Нужно показать ему Полли. Едем?
Мэгги кивнула – а что оставалось делать? Они погрузились в такси и отправились. Профессор оказался мужчиной в возрасте. Седые пряди волос торчали из-под его белой шапочки, придавая доктору забавный вид. Но врачом он оказался дотошным: выслушал, обстукал Полли всю.
– Не нахожу у девочки туберкулеза, – сказал, завершив осмотр. – Никаких признаков.
– Я хочу убедиться наверняка, – сказала Мэгги.
– Чем вызвана ваша настойчивость, мадам? – удивился Леруа.
– Дело в том, что в Лондоне Полли поставили такой диагноз, – подключился Майкл. Перед посещением профессора они договорились с Мэгги изображать семейную пару. – Она была слаба, кашляла кровью. Мы отвезли дочку в Швейцарию, где она провела несколько месяцев в горном санатории. Местные врачи заверили, что Полли исцелилась, но мы хотим удостовериться.
– Ее проверяли рентгеном?
– Нет, – ответила Мэгги.
– Идемте! – предложил профессор.
Они прошли в небольшую комнату с занавешенными окнами, где с Полли сняли платье и рубашку, поставили перед каким-то непонятным устройством, велев не шевелиться. Профессор с Мэгги и Майклом встали с другой стороны устройства. Леруа погасил верхний свет и включил аппарат. Засветился экран, и на нем появилось черно-белое изображение.
– Ага! – воскликнул профессор. – Видите эти белые точки, мадам? – он стал тыкать пальцем в экран. – Другой врач не понял бы, что они означают, а вот я знаю, – добавил он самодовольно и выключил аппарат. – Одевайте девочку.
Мэгги занялась этим, а затем они вернулись в кабинет профессора.
– У вашей дочки был туберкулез, – сообщил Леруа. – Причем, в тяжелой стадии. Но швейцарские коллеги правы: она полностью излечилась. Белые пятна на экране аппарата – это каверны в легких, которые заизвестковались и более не представляют опасности. Редкий случай. Как называется санаторий, где лечили девочку?
Мэгги замялась. На помощь пришел Майкл.
– Le Clairmont, кантон Женева, – сказал торопливо.
– Слышал, – кивнул профессор. – Мадам, месье, можете быть спокойны за свою дочь – она здорова. Остается надеяться, что болезнь не вернется. Оревуар!
В отель Мэгги вернулась в смешанных чувствах. С одной стороны ее переполняла радость, с другой – мучила тревога. Последнюю усугубил Майкл.
– Вечером, как уложите дочку спать, приходите в пятый номер, – шепнул на прощание.
Мэгги кивнула, и они расстались. День прошел в терзаниях, но вечером она послушно постучалась в дверь с цифрой «5». В номере, кроме Майкла, оказался и князь.
– Присаживайтесь, миссис Галлахер, – он указал ей на кресло. Мэгги подчинилась. – Сейчас я вам кое-что расскажу. Мой помощник, – он кивнул на Майкла, – категорически возражал против моего участия в этом разговоре, но я настоял. За эти дни я немного узнал вас, миссис. Вы образованы и умны, использовать вас в роли слепого орудия не получится. Вы должны знать, почему мы проводим акцию. Для начала вопрос: вы любите своего короля?
– Да! – удивленно ответила женщина.
– А мы с Майклом любим свою императрицу. Она справедливая, и заботится о своем народе. Недавно ее попытались убить. Слышали?
– Читала в газетах, – кивнула Мэгги. – Это сделали боши.
– Увы, миссис, не
