– Этот, кажись, готов, – сообщил напарнику.
– Мой тоже, – отозвался Волков с другой стороны. – Это ж кто их? Неужто ты попал? На ходу, из револьвера?
– Разберемся, – сказал Прохоров и вдруг вспомнил: – Князь!
Он метнулся стоявшему неподалеку экипажу. За спиной бухали по мостовой сапоги напарника. На бегу Прохоров сунул «смит-вессон» в карман. Князь может принять их за убийц и испугаться. Опасение оказалось пустым. Подбежав, филер увидел пассажира экипажа лежащим на сидении лицом вниз. Правая рука свесилась, подле нее на полу коляски рядом с упавшей с головы князя фуражкой валялся никелированный пистолет.
«Это он стрелял в налетчиков», – сообразил Прохоров, но тут же забыл об этом. Заскочив в экипаж, он рывком поднял князя и откинул его на спинку сиденья. Голова Мещерского при этом мотнулась и свесилась к плечу. Прохоров с ужасом увидел, как на губах князя пузырится кровь.
– Что там? – спросил оставшийся на мостовой напарник.
– Кажись, в грудь ранило, – отозвался Прохоров. – В непритомности его сиятельство, пена кровая изо рта идет. Ты вот что. Хватай вожжи и гони в больницу. Повезет, довезем живого.
– В какую больницу? – спросил Волков, заскочив на облучок.
– Военный госпиталь, он ближе. Гони!
Он сел рядом с князем и обнял его за плечи, чтобы тот не упал.
– Но! Пошла! – закричал напарник, и коляска рванулась с места…
* * *По возвращению из имения меня навестил Миша. Сообщил личную новость – венчание с Лизой состоится после Рождества, пригласил на свадьбу. Намекнул, что они будут рады видеть и Ольгу. За себя я пообещал, а вот насчет Ольги промолчал. Кто знает, как отреагирует любимая? Они с Лизой в контрах, может не захотеть. И меня не пустит, если стану настаивать. Женщины – существа непредсказуемые, а характер у Ольги еще тот.
Миша, впрочем, не огорчился. Он пребывал в настроении, характерном для счастливо влюбленных, то есть зависал во внутреннем блаженстве, как компьютер на тяжелых играх. Пришлось возвращать его в реальность.
– Мать с сестрами привез? – спросил я.
– Да, – кивнул он. – Со мной на казенной квартире живут. Спросить хочу. Будет удобно оставить их там, после того как мы с Лизонькой поселимся в своем доме? Или это неприлично?
Ага! К себе в дом мать с сестер брать не хочет. Оно и понятно: молодоженам нужно уединение, да и дом принадлежит Лизе. Я задумался. С одной стороны, можно оставить – ничего страшного. Квартиру выделили врачу, а как он ею распоряжается, прочих не касается. Но на репутации Миши это скажется не в лучшую сторону. Ему и без того завидуют: непозволительно молод по сравнению с другими врачами, но уже статский советник и кавалер орденов. Другие за десятилетия службы подобного не имеют. То, что Миша чин и ордена заслужил, завистникам по барабану: они в любом мире одинаковы. Почему у него есть, а у меня – нет? А тут еще родственников в казенной квартире поселил, сам съехав в собственный дом. Начнут ставить палки в колеса…
– Давай так, – сказал я. – Война, считай, кончилась: не сегодня-завтра подпишем с немцами мирный договор. Настанет время и мне вести Ольгу под венец: государыня обещала свадьбу после победы. Поселимся мы в Кремле: члену императорской семьи положено. Этот дом, – я обвел руками стены, – опустеет. Вот пусть твои и заселяются.
– Слишком щедрый дар, Валериан, – покачал головой Миша. – Извини, принять не могу. Ты и так для меня много сделал.
– А кто говорит про дар? – хмыкнул я. – Возьмешь на себя расходы по содержанию дома и прислуги. Мне все равно придется его кому-то сдавать, почему не тебе?
– Плату какую возьмешь? – насторожился Миша.
– Нисколько, только содержание. Члену императорской фамилии невместно зарабатывать на сдаче жилья. И не нужно. Мне полагается содержание из казны плюс жалованье. Я вообще думал закрыть дом на замок, но прислугу жалко: придется рассчитать. Где людям приткнуться? Если пообещаешь оставить их в доме и не обижать, то пользуйся.
– Спасибо, – сказал Миша. – Подумаю. С Лизой посоветуюсь.
– Подумай! – кивнул я, уже зная результат предстоящей беседы. Чтобы дочь купца отказалась от халявы? Не поверю.
– У меня к тебе просьба, – сказал Миша. – Даже неловко говорить после такого.
– Не стесняйся! – поощрил я.
– В госпитале меня приняли настороженно. Считают выскочкой, которой попал в случай и воспользовался связями.
И почему я не удивлен?..
– Серьезных операций не доверяют, – продолжил друг, – так, по мелочи. Боюсь, что на подобных ролях придется быть долго. Нужно как-то проявить себя, а возможности не дают. Я говорил с начальником госпиталя. Порфирий Свиридович отнесся душевно, но посоветовал обратиться к тебе. Если согласишься провести со мной несколько операций… Нет, ты не думай! – поспешил он. – Не за себя хлопочу, вернее, не только. Операции в госпитале нередко проводят по старинке, новых методов сторонятся. Хирурги там, конечно, хорошие, но…
– Не фронтовики, – дополнил я.
– Именно! – кивнул Миша. – На фронтах не бывали, в медсанбатах не служили. Операции готовят не спеша, рисковать не любят. Не все, конечно, такие, но осторожных хватает. А ведь есть случаи, когда медлить нельзя. Вчера двое раненых умерли – не дождались операции, хотя спасти их было можно, – он вздохнул.
– Договорились! – кивнул я. – Проведем серию показательных операций, пригласим на них ваших хирургов. Оперировать будем поочередно: сначала ты мне ассистируешь, потом я тебе. Пусть смотрят и учатся.
– Спасибо! – обрадовался Миша. – Когда приступим?
– Послезавтра. Чего зря тянуть?
– Я скажу об этом начальнику госпиталя, пусть даст команду. Приготовим раненых и операционную. К какому времени тебя ждать?
– К девяти приеду.
На том и порешили. В восемь тридцать я вышел из дома и сел в коляску, поданную Игнатом. Стоял не по осеннему ясный день, и я решил не поднимать верх – не то едешь, как в конуре. Игнат тронул лошадь. Полицейский у ворот выскочил из будки и отдал мне честь. Я в ответ кивнул. Хорошая служба у городового! Ночь сидит в будке, коротая время за чаем с булками, которыми его снабжает сердобольная кухарка. И не только булками. Встает Агафья чуть свет, разжигает плиту и начинает кошеварить. Сварив кашу, зовет городового. В представлении Агафьи человека, дежурившего ночь в будке, следует
