Я обозвала его идиотом, и тогда он схватил меня и целовал, и целовал, и целовал…
— Что с Жинем? — вырвалось у меня невольно. Пока я пребывала в грёзах о той ночи в палатке среди песков, спор в шатре у принца продолжался по накатанной колее.
Ахмед покачал головой, всё так же потирая лоб.
— Ни слова от него пока.
— Тебе не кажется, что к нему стоит кого-нибудь послать, как к Саиде? — Я не смогла скрыть гнева, прозвучавшего в моих словах.
— Значит, всё-таки сердишься, — устало вздохнул Ахмед.
Я раздражённо дёрнула плечом:
— Война есть война.
«Неужели я и впрямь такая мелочно-мстительная? Выходит, так. Ну, отослал он Жиня, когда моя жизнь висела на волоске — значит, надо было».
— Да, — кивнул он, и от его спокойствия мне сделалось ещё хуже.
Краем глаза я уловила быстрый взгляд Шазад, но на этот раз адресованный Хале и не очень понятный. Золотокожая кинула в рот последнюю дольку апельсина, встала наконец на ноги и отошла в сторону.
— Да, — повторил принц, — но это не ответ. Ты считаешь, что я был неправ, когда отправил Жиня к сичаньцам? Только их вторжение не даёт моему отцу заняться нами вплотную.
— Какая теперь разница? Войска султана вернулись на нашу территорию… в том же Сарамотае мы немало положили его солдат. — «Ох, не надо было этого говорить». — Можно было поискать другой способ! — «И этого — тоже… хоть и думала я об этом все последние месяцы».
Ахмед сцепил руки на макушке. Жест так напоминал Жиня, что рассердил меня ещё больше.
— Выходит, — прищурился принц, — из-за твоей раны я не имел права послать брата на разведку во имя общего блага?
— Ты мог хотя бы подождать, пока я не приду в себя после своей раны… которую получила во имя того же самого! — почти выкрикнула я.
Шазад подалась вперёд, будто хотела остановить меня, пока я не наговорила лишнего.
Я не припоминала, чтобы принц когда-нибудь прежде выходил из себя, но на сей раз поняла, что перегнула палку, еще прежде чем он повысил голос.
— Жинь сам попросил меня, Амани!
Простые слова, но они не сразу дошли до моего сознания. Шазад и Хала застыли, не решаясь вмешиваться в нашу перепалку.
— Не я посылал его, — продолжал Ахмед уже тише, но всё так же горячо. — Он хотел уехать, пока ты без сознания. Я пытался отговорить, но слишком люблю своего брата, чтобы заставлять его смотреть, как ты умираешь. Два месяца молчал, но теперь не могу: нет времени с тобой воевать!
Обида и гнев боролись у меня в душе, и я не знала, чему отдать предпочтение. Хотелось назвать Ахмеда лжецом, но слишком уж правдиво звучали его слова. В самом деле, так не похоже на него было бы услать Жиня в такой момент, наплевав на наши чувства.
«Я умирала, и Жинь предпочёл, чтобы это произошло без него!»
— Амани…
Принц потянулся ко мне, чтобы задержать, хорошо зная, что сейчас я захочу убежать подальше, но зуд в ногах был уже нестерпим. Отпрянув, я вырвалась из душного сумрака шатра под насмешливо-яркое солнце цветущего оазиса.
Глава 8
Последний раз я видела Жиня за несколько мгновений до того, как была тяжело ранена в живот: пуля прошла навылет, задев бок и бедро. Мы отправились тогда в Ильяз, ключевую крепость, что контролировала проход через горы в восточную часть Мираджа. Пока Ильяз оставался в руках султана, нечего было и думать о наступлении на Изман и захвате трона.
Предстояла обычная разведка, но оказалось, что не мы одни понимаем значение горной цитадели для контроля над страной песков. Ильяз попал в осаду сразу двух чужеземных армий — альбийской и громанской. Я толком и не знала, где расположены эти дальние страны, но Жинь показал мне их флаги на палатках, когда мы лежали, прижавшись к земле, и наблюдали с вершины горы.
Надо сказать, что младший сын султана, командовавший мираджийским гарнизоном в Ильязе, проявил себя куда лучшим стратегом, чем его покойный брат Нагиб. Крепость успешно держалась без особых потерь против двух противников разом. Военное искусство принца оценила даже Шазад, однако взялась провести нас в город сквозь кольцо осады и укреплений. Кончилось тем, что мы угодили в гущу сражения на передовой линии крепостной обороны, которая была ещё надёжнее, чем ожидалось.
Память моя мало что сохранила из того боя. Вспышки выстрелов, озаряющие ночную тьму с обеих сторон, выкрики на незнакомых языках, кровь на камнях под ногами. Два стальных вихря, которыми Шазад пробивала нам дорогу назад, песчаные хлысты, покорные моим пальцам, и револьвер Жиня, направленный то на солдат султана, то на чужеземцев.
Случайная пуля оцарапала мне руку, мигом лишив власти над песком, и во тьме блеснул кинжал, направленный Жиню в спину. Ещё мгновение, и он был бы мёртв. Выхватив из-за пояса свой револьвер, я шагнула из укрытия и спустила курок, почти не целясь. Солдат с кинжалом осел на землю, но черноволосый мираджиец, стоявший за ним, тут же развернул ружьё, и пуля пронзила моё тело так же легко, как обычную плоть, не рождённую огнём джиннов и песками пустыни.
Обо всём, что случилось потом, я узнала уже с чужих слов, когда очнулась долгое время спустя. Жинь пробился ко мне, свалив с ног ещё троих, подхватил на руки и понёс, истекавшую кровью. Шазад шла впереди, орудуя двумя мечами. Выбравшись из гущи схватки, меня взвалили на спину Изза, который прилетел за нами в обличье гигантского рухха, но даже он не успел бы домчать до лагеря вовремя. Пришлось искать молельный дом в ближайшем городке на той стороне, во владениях султана. Обратившись снова человеком, Изз заставил святого отца поклясться, что вылечит меня и не причинит вреда, а затем повторил его слова сам, чтобы убедиться в их истинности. Из уст демджи не может выйти ложь. Тем не менее Шазад пришлось силой оттаскивать Жиня, который навёл на целителя револьвер и собирался лично присматривать за лечением.
Святой отец отнёсся к своим обязанностям добросовестно, но
