— Извини… — Я помедлила, придерживая полог шатра. С какой стати извиняться? Это она здесь гостья. Однако я почему-то вновь ощутила себя маленькой девочкой из Пыль-Тропы. — Не хотела тебя будить… Просто у меня… кровь. — Я показала руку, словно требовались доказательства.
— Святого отца нет… — Женщина приподнялась на локте, беспокойно озираясь в тусклом сиянии лампы. Казалось, она ищет пути бегства.
— Да, он ещё на свадьбе. — Я наконец переступила порог, и тяжёлая ткань опустилась, закрывая вход за моей спиной. — Мне нужно только кое-что взять, — объяснила я, стараясь не глядеть на Саиду.
Очнувшись полумёртвая после Ильяза, я провела в этом шатре достаточно дней, чтобы в памяти отпечатался каждый уголок. Вот он, окованный железом деревянный сундук, расписанный священными словами, где святой отец держит бинты и снадобья.
— Там заперто, — предупредила незнакомка, когда я опустилась на корточки возле сундука.
— Знаю. — Я протянула руку к горящей масляной лампе из синего стекла. Целитель всегда оставлял в шатре свет на ночь, чтобы никому не пришлось умирать в темноте.
Пальцы нащупали за подставкой маленький железный ключ. Замок послушно щёлкнул, и я откинула крышку. Под ней рядами выстроились бутылочки, коробочки с иглами и порошками, сбоку аккуратно лежали хирургические ножи и прочие инструменты. Ничего похожего на всегдашний беспорядок у Бахи, который разбрасывал свои медицинские принадлежности где попало. В душе шевельнулась горечь: был человек, и вот ничего от него не осталось.
— Мне уже приходилось тут бывать, — добавила я через плечо, вытаскивая пузырёк с прозрачной жидкостью, которой целитель промывал раны, и отставляя в сторону. Затем поморщилась, перебирая на свету иглы. «Какие огромные! Неужели не найдётся какой-нибудь поменьше?»
— Ты сама себе собираешься накладывать швы? — с опасливым уважением спросила женщина.
— Тоже приходилось… — Я выбрала иглу наугад и повернулась к незнакомке.
Сейчас она выглядела куда лучше, чем в тюремной камере, когда лишь на миг пришла в себя. Лихорадка прошла, глаза смотрели осмысленно, лицо почти вернуло нормальный цвет.
— Я… — начала она и вдруг запнулась, нервно облизывая пересохшие губы. — У меня есть способности к целительству… так что, если хочешь…
Помощь мне, в общем-то, не требовалась, можно было взять всё необходимое и уйти. Забыть, что когда-то была девочкой из Пыль-Тропы, мать которой звали Захия. Но тогда пришлось бы встречаться с Жинем, да и спасаться бегством от трудного разговора в очередной раз не хотелось. Опять же, втыкать самой себе в кожу острое железо не очень-то приятно.
Подсев к незнакомке, я протянула ей пузырёк с жидкостью, нитки и иглу. Женщина робко отвернула ворот моего халата и, смочив пальцы, принялась осторожно смывать запекшуюся кровь. Кожу сразу защипало, но я не обращала внимания, а разглядывала в тусклом свете лампы склонившееся ко мне лицо, пытаясь отыскать в нём знакомые черты.
— Ты выпила, — проговорила она тихо. — Я чувствую по запаху. Спиртное разжижает кровь, вот она снова и выступила. Зашивать ничего не надо, только перевязать… и осторожнее пока с выпивкой.
То, как она произнесла последнее слово, убедило меня окончательно. Конечно, акцент сгладился за годы скитаний, но только у нас в Пыль-Тропе о питье говорят, будто сглатывая сухой комок. Напевные интонации тоже не оставляли сомнений. Я распознала бы этот выговор — мой собственный — даже среди шумного базарного разноголосия.
— В бреду ты обратилась ко мне по имени! — выпалила я, не успев смутиться. — Это имя моей матери — Захия аль-Хайза… — Я пристально глянула в глаза собеседнице. — До замужества — Захия аль-Фади.
Лицо женщины сморщилось, как от удара. Отшатнувшись, она отпустила ворот моего халата и прижала ладони к губам, сдерживая изумлённый рыдающий вздох.
Наверное, стоило оставить её в покое, дать прийти в себя, но я по-прежнему не могла оторвать глаз.
— Значит, ты Амани, — сдавленно выдохнула она наконец. Затем сердито тряхнула головой — у нас в песках женщины не плачут. — Вылитая Захия в твои годы. — Мне и раньше приходилось такое слышать. Незнакомка протянула руку, словно хотела меня потрогать. Глаза её были полны слёз. — Я как будто снова в Пыль-Тропе… в тот день, когда прощалась с сестрой.
— Что? — Я отдёрнулась, не дав её пальцам прикоснуться к щеке. — Ты… Сафия аль-Фади?
Только теперь стало ясно, что так странно притягивало меня в её лице. Сходство с моей матерью, столь очевидное во мне, проглядывало и в чертах этой женщины. Средняя из трёх сестёр аль-Фади, младше тётушки Фарры, она первая сбежала из нашего Захолустья и постылого жениха, чтобы самой строить свою жизнь. Та самая, к которой так мечтала уехать моя мать и я сама, когда покинула Пыль-Тропу — до того как предпочла Жиня и мятежников.
— Ты же уехала в Изман, — растерянно проговорила я.
— Да, в Изман… — Она вдруг отвернулась и засуетилась, перебирая бутылочки в целительском сундуке и окидывая их быстрым, опытным взглядом. — Отправилась туда искать свою судьбу… — Откупорив один из пузырьков без ярлыка, она задумчиво принюхалась, избегая моего взгляда.
Мне не нравилось, что она здесь. Что-то неправильное чудилось в том, чтобы среди всех бескрайних песков встретиться там, где ни она, ни я быть не собирались. Казалось, сам окружающий мир прогнулся, чтобы свести нас вместе. Не моих ли рук дело? Может, выдала что-нибудь этакое, когда мы с Жинем шагали через пустыню, а я всё ещё надеялась добраться до столицы? Взяла и случайно предрекла — не знала ещё тогда, что я демджи и не могу произнести ложь, а правда о будущих событиях может оказаться опасной, потому что насильно подгонит их под себя. Достаточно было обронить, что непременно найду свою тётку, вот звёзды и повернулись, чтобы так и вышло! Только вот правда оказалась с горькой начинкой… А может, и случайное совпадение, кто знает?
Дрожащие пальцы целительницы наконец выбрали нужную баночку и стали втирать мне в рану какую-то густую дурнопахнущую мазь.
— Как же получилось, что потом оказалась в Сарамотае? — не унималась я.
— Судьба — такое дело… — вздохнула тётушка, но подробностей
