Далее сообщалось, что султим Кадир геройски погиб, защищаясь от мятежного принца и младшего брата Рахима, который коварно напал на своих родных вместе с Билалом. Эмира поймать не удалось, а Рахим схвачен при трусливой попытке к бегству. Его пресветлое величество оплакивает старшего сына, а оба принца-изменника будут прокляты навеки за покушение на родную кровь.
О казни Рахима не говорилось ни слова, но я понимала, что после истории с Широй султан не захочет рисковать ещё одним публичным скандалом. Нового наследника мираджийского трона должны были определить новые султимские состязания. Я вспомнила слова султана: у нас любят правителей, только когда за власть дерутся насмерть. Убив сына собственными руками, теперь он хотел воспользоваться его смертью, чтобы вернуть уважение людей и заставить их забыть о мятеже.
В то же время нам выпала возможность снова напомнить мираджийцам, что прошлые состязания уже определили законного наследника — принца Ахмеда.
В свете последних событий в столице объявлялся комендантский час. По ночам город будут обходить абдалы, неподвластные ни уговорам, ни подкупу, и сжигать живьём каждого, кто появится на улице между закатом и рассветом. Глашатаи на площадях объясняли, что делается это для безопасности горожан: тьма, как известно, благоприятствует только тёмным замыслам. За этими словами крылась угроза, понятная каждому стороннику мятежа. Мы оказались связаны по рукам и ногам.
Странно слышать со стороны о событиях, в которых сама принимала непосредственное участие. Протомившись целую вечность в стенах дворца, теперь я могла лишь гадать вместе со всеми, что там происходит. Однако мы не могли позволить себе действовать вслепую, особенно сейчас. В конце концов решили вновь отправить во дворец золотоглазую Имин.
— Хорошо бы всё-таки без этого обойтись, — вздохнула я, устало потирая лицо.
Мы сидели и спорили в доме Шазад, где кабинет её отца стал для мятежников своего рода штабом. Хоть и вдали от шатра Ахмеда, здесь было удобно, тем более что менять внутри ничего и не пришлось. Все стены увешаны картами и схемами, на широком столе разложен план столицы с остальными бумагами, выкраденными мною во время ужина с султаном и добытыми через Рахима.
Меня вызволили, зато молодой принц, наш союзник, оказался в плену. Как узнать, что с ним происходит, как помочь? Поэтому, возражая, я почувствовала укол вины. С другой стороны, никто лучше меня не знал, какие опасности поджидают Имин во дворце.
— Стоит ли рисковать, что ещё один демджи попадёт султану в руки?
Навид был явно со мной согласен. Он устроился в огромном мягком кресле в углу, обнимая хрупкую фигурку жены — как раз такого размера, чтобы уместиться у него на коленях. Поджав под себя ноги и прильнув к мужу, Имин казалась неотъемлемой его частью, которая наконец-то вернулась на место. Веки её были устало опущены, поспать не удавалось уже давно.
Прошедшая ночь вымотала всех. Золотокожая откровенно посапывала в другом углу. Жинь сгорбился на уголке стола в рубашке, наброшенной на плечи, позволяя Шазад осматривать пострадавший бок.
— Такое нельзя запускать, — обеспокоенно покачала она головой. — Надо обработать… только не здесь, не хватало ещё заляпать кровью кабинет. Ступай, найди Хаджару. — Во время бегства из Страны дэвов мы потеряли нашего святого отца, и пока все раны успешно штопала она.
— Ну если без меня обойдутся… — Жинь покряхтел, сползая со стола.
— Последнее время обходились, брат, — хмуро заметил Ахмед.
«Удар ниже пояса, однако». Мы с Шазад обменялись взглядами. Холодок в отношениях братьев-принцев не сулил добра нам всем.
Не сказав ни слова, Жинь поплёлся к двери. Проходя мимо меня, чуть коснулся руки и шепнул:
— Смотри, не ввяжись опять в какую-нибудь глупость, пока меня нет.
— А какой у нас выбор? — раздражённо бросила Имин, когда за Жинем закрылась дверь. — Или, может, ещё кто признается в тайном умении менять обличье? Нет никого? Вот и мне кажется, что нет.
— Я бы мог пробраться… только, боюсь, чужеземцам во дворце сегодня далеко не так рады. — Сэм взглянул на Шазад. — А обитательница гарема из меня никакая, Амани может подтвердить.
— Так и есть, — кивнула я. — Халат сидит как на корове седло.
Шазад фыркнула.
— Кому-то всё равно придётся… — Имин высвободилась из объятий мужа, вновь превращаясь в мятежницу, хоть тело и не меняла. — Если поймают, успею принять яд, пока не нашпиговали, как Амани. — Я не совсем поняла, шутит она или нет.
Только после рассвета, когда ночная суматоха в городе утихла и стало ясно, что потоки лжи из дворца иссякли, мы смогли позволить себе часок-другой сна. Шазад была у себя дома и располагала отдельными покоями, и только теперь я со всей остротой почувствовала, что нашего старого убежища больше нет, как и нашего общего шатра, который за полгода стал для меня роднее спальни у тётушки в Пыль-Тропе.
Наверное, стоило подыскать себе свободную палатку и вообще начать обустраиваться на новом месте, но я предпочла найти Жиня. Он дремал в тени раскидистого апельсинового дерева. Рубаха распахнулась на груди, обнажая краешек длинной свежезаштопанной раны. Когда я растянулась на траве под боком и устало сомкнула веки, он вздрогнул, просыпаясь, и тут же застыл, узнав меня.
Я кожей чувствовала его недоумённый взгляд. За всё время с победы при Фахали до моего ранения в Ильязе мы провели вместе множество ночей, но ни разу не спали рядом.
Он медленно повернулся на бок, наблюдая, как я с наслаждением ворочаюсь на прохладной с ночи траве, подложив ладонь под щёку. Здесь было куда приятнее, чем на сотне пуховых подушек в гареме.
— У меня пока нет своего места в лагере, — шепнул он наконец, осторожно кладя руку мне на талию. — Недавно только вернулся — искал одну знакомую девушку.
— В следующий раз получше следи за ней, — сонно пробормотала я в ответ, прижимаясь к нему.
— Уж как-нибудь постараюсь… — Жинь обнял меня, и больше я ничего не слышала, провалившись в сон.
Когда Шазад растолкала нас, волосы у неё были мокрые от купанья и скручены в узел на
