До Самайна оставалось ровно четырнадцать дней. Без четырнадцати дней четырнадцать лет назад Рейчел Керринджер вышла на порог отцовского дома, чтобы поглядеть, как несутся через предгрозовое небо всадники Дикой Охоты.
Она зло ударила кулаком по столу. Кофе из чашки плеснул на столешницу. Рэй выругалась, потянулась за тряпкой. Виной ли тому драка, усталость или странное предчувствие, но пальцы дрожали.
В дверь позвонили. Хриплая трель заставила Керринджер выпустить тряпку и чуть не опрокинуть чашку. Медленно она вздохнула, пытаясь взять себя в руки. Стрелка на кухонных часах приближалась к одиннадцати вечера.
Осторожно, почти крадучись Рэй двинулась к двери. В прихожей подхватила с тумбочки револьвер и сразу почувствовала себя увереннее. Взвела курок.
— Кто? — голос прозвучал сдавленно, и Рэй закашлялась, пытаясь прочистить горло.
— Я.
Дверь приоткрылась, хотя Керринджер точно помнила, что закрыла ее на защелку. Она резко толкнула ее босой ногой, одновременно вскидывая револьвер.
Мужчина на лестнице поднял руку, словно пытаясь заслониться.
— Я не выдержу седьмой пули, Рэйе.
Вначале она его не узнала. Запавшие глаза, под ними тени, губы сжаты, их линия похожа на шрам, словно каждый шаг давался ему болью.
Впрочем, наверное, так оно и было. Медленно Рэй опустила револьвер. Выдохнула:
— Ты.
— Я могу войти? — Кертхана, Король-Охотник, предводитель Дикой Охоты переступил с ноги на ногу. Даже в скудном свете единственной тусклой лампочки на дверью Керринджер видела, что под распахнутой курткой футболка на груди пропитана темным.
Не совсем соображая, что делает, она опустила оружие и посторонилась, пропуская сида в квартиру.
Ему пришлось пригнуться, чтобы не задеть макушкой притолоку. На пороге он споткнулся, скосил глаза на гроздь ягод рябины, прибитую к дверному косяку гвоздем из холодного железа, и криво усмехнулся.
— Положи револьвер, — голос Охотника звучал бесконечно устало.
— Зачем ты пришел? — оружие оттягивало руку, ладонь вспотела, но без него было бы хуже.
Она жадно вглядывалась в знакомые до рези черты, чувствуя, как к горлу подкатывает комок. Раненый, измученный, в медных волосах поблескивают редкие серебряные нити. Такого Охотника Рэй не могла ненавидеть. И бояться тоже не могла.
— Чтобы просить тебя о помощи, — в голосе сида звучала насмешка и горечь. — Мои раны может врачевать только та рука, которая их нанесла.
Осторожно Керринджер отложила револьвер. Сказала:
— Я не знала.
— У меня есть свои гейсы. Сейчас плохое время, чтобы их нарушать.
Он пошатнулся, оперся на стену и добавил:
— Я бы не пришел к тебе. Но холодное железо сильнее моих чар. Даже моих чар. Те, кто научил вас его ковать, знали, что делали. Одна пуля застряла, нужно вытащить.
Рэй зло взъерошила волосы пальцами. Нужно было что-то решать. Она прикрыла глаза, решаясь. Потом сказала резко:
— Снимай куртку и пошли.
В ванной у нее лежала большая хорошая аптечка. Хватило бы на маленький полевой госпиталь. И как вытаскивать пули, она знала. В теории. И не из грудной клетки. Плечо болело, правая рука слушалась с трудом, и это было плохо. Керринджер разве что стреляла с левой хорошо. И била неплохо.
Яркий холодный свет лампы дневного света в ванной заставил Охотника поморщиться. Он присел на край стиральной машинки и нахмурился, разглядывая Рэй. Кивком указал на ее распухшую скулу:
— Мне это не нравится.
— А уж мне-то как, — хмыкнула она. Закрыла лицо руками, пытаясь успокоиться.
— Ты меня не убьешь, Рэйе. Просто вытащи пулю.
Рэйе. Она думала, что навсегда оставила это имя на Другой стороне. Что навсегда оставила его Королю-Охотнику. Видимо, так и получилось.
— Говорят, когда вытаскивают пули, люди дергаются, — проговорила Керринджер. Она понятия не имела, где и как это можно сделать в тесноте квартиры.
— Люди, — жесткие губы снова тронула едва заметная улыбка. Он прижался затылком к кафельной стене, прикрыл глаза. — Это очень больно, Рэйе. Хуже уже не будет.
Она стиснула зубы. Вспомнила, как расплывалось кровавое пятно по охряной рубахе. Выложила рядом с Охотником стерильный хирургический зажим, вату, шовный материал, салфетки и бутылку с антисептиком. Бутылка упала в щель между стиральной машинкой и стеной, Рэй пришлось присесть на корточки, чтобы ее достать. Когда она снова поставила ее на стиральную машинку, руки дрожали.
Охотник перехватил ее ладони сильными горячими пальцами, сжал. Покачал головой, глядя на Керринджер, улыбнулся ей грустно. В черных глазах под рыжеватыми ресницами была ветреная октябрьская ночь.
Рэй высвободила руки почти нехотя. Имя Охотника крутилось у нее на языке, требовало быть произнесенным, она стиснула зубы.
— Я смогу остановить кровь и стянуть раны, если ты вытащишь пулю, — проговорил сид, и женщина отчетливо видела, с каким трудом ему дается самообладание.
— На чары не распространяется действие гейса? — спросила она скорее просто для того, чтобы не молчать.
— Это же не руки. Твой отец пьет и виски, и пиво, и джин.
— Откуда ты, к чертовой матери, знаешь, что пьет мой отец?
— Я знаю, откуда у него этот гейс, — Охотник потянул с себя окровавленную футболку. Рэй поморщилась, глядя, как он отдирает присохшую ткань от груди. А на спине все еще хуже, выходные отверстия должны были изрешетить ее в лохмотья.
Вид схватившихся коричневой коркой, воспаленных ран, сочащейся из них сукровицы подействовал на Керринджер отрезвляюще. Руки все еще дрожали, но с этим она ничего не могла сделать.
— Это надо промыть, — сказала Рэй.
— Делай, — Король-Охотник отшвырнул в угол изгаженную футболку, прижался затылком к стене. Лицо его было искажено гримасой боли, на скулах перекатывались желваки.
Запекшаяся корка отходила тяжело, антисептик смешивался с сукровицей и тек по груди и животу сида. Едва слышно гудела лампа. Молчание давило. Рэй нужно было думать о чем угодно, о гейсах, о холодном железе, об украденных детях, лишь бы не о ней самой и об Охотнике, и не о том, что она может сделать хуже. Куда уж тут хуже.
— Не бойся, — он словно угадал ее мысли. — Некоторые гейсы — не только запрет, но и обещание. Если мои раны суждено лечить только нанесшей их руке, то она их вылечит. Я дал тебе семь дней на Другой стороне, и за эти семь дней наш мир не возьмет над тобой власть, как бы там оно ни было.
— Ты псих, — сказала Керринджер уверенно. — Самый настоящий псих.
Едва слышно Король-Охотник рассмеялся. Из раны в середине груди потекла кровь. Рэй мельком подумала, что ее футболку тоже придется выкинуть, а ванную — долго отмывать, когда они закончат.
Пуля была там, застряла в грудине, хотя с двадцати метров должна была тоже пройти насквозь.
— Первую я попытался остановить чарами. Вышло плохо.
Застрявшая в грудине пуля — это куча раздробленных костей в раневом
