Они были здесь, едва различимые мужчины и женщины, люди и сиды, и у них под ногами шевелился под ветром призрачный вереск. Керринджер разглядела совсем близко сиду с лицом гневным и строгим и рядом с ней — человека в старинной кольчуге, разорванной страшным ударом.
— Я — Граница, — сказала сида.
Лежа, Рэй смотрела, как пробирается через туман ее преследователь. Его ноги в тяжелых армейских ботинках были видны через подол сиды.
— Мы — Граница, — сказал кто-то с лицом Томаса Лери, если бы тому случилось дожить среди людей до старости.
— Граница — это ты, — сказал человек, у которого была улыбка ее отца.
Армейские ботинки прошли мимо. Керринджер лежала, не шевелясь. Мужчина в разодранной кольчуге подмигнул ей и скрылся в тумане. Рэй прикрыла глаза. В тишине раздался короткий вскрик и затих.
Из последних сил Рэй начала подниматься. Дело нужно было закончить. Если она будет валяться здесь, оставшейся парочке может прийти в голову самим убить Гвендоллен. Откуда-то она точно знала, что человек, ушедший в туман, мертв.
— Мы — Граница, — сказала ей в спину сида.
Белая пелена потянулась следом за Керринджер. Ей показалось, что там, в пелене, идет кто-то неразличимый, но останавливаться и присматриваться женщина не стала. Если идет — значит, так надо.
Второй мужчина стоял у стены башни и настороженно оглядывался, пистолет держал выучено, привычно. Он заметил ее в тумане, выстрелил, промахнулся. Хотя не должен был, Рэй видела его руку и его оружие. Этот парень не должен был промазать.
Она вскинула пистолет. В последний момент подумала про Ника О’Ши, которому придется разгребать всю эту кровавую бойню, и чуть опустила руку. Попала в колено, следующим выстрелом — в правое запястье. Ногой оттолкнула оброненный пистолет куда-то в туман.
Внутри нее была какая-то странная тишина, оцепенение, через которое не могли пробиться крики раненного. Хотелось упасть и не вставать. Рэй и упала бы, если бы за ней по пятам не стелился туман.
Пронзительный детский крик ударил по ушам. Керринджер выругалась и побежала. Ее шатало на бегу, кровь колотилась в ушах, к горлу подкатывала тошнота. Она завернула за стену башни, на бегу поднимая пистолет.
И опустила его. Последний оставшийся в живых тащил к жертвеннику Гвендоллен, прижимая нож к тонкой шейке. Рэй не могла ручаться, что сейчас, с кругами, плывущими перед глазами, и трясущимися руками, не заденет девочку, если станет стрелять.
— А теперь положи пистолет, — сказал мужчина. У него было квадратное лицо, пересеченное шрамом.
Медленно Керринджер присела. Медленно положила пистолет перед собой. Сказала:
— Ты не знаешь, как ее надо убить.
— Рэй! — пронзительно крикнула Гвендоллен. — Рэй!
— Тебя же должны были взять ночью, — он сощурился. Увидел, что она пытается встать и рявкнул. — Револьвер тоже.
Револьвер лег на землю рядом с пистолетом. Керринджер сказала:
— Отпусти ребенка. Вам же все равно, она или я.
— А лучше обе, — мужчина оскалился. — Иди сюда. Медленно.
Рэй начала вставать на ноги. Она надеялась только, что шатает ее достаточно сильно, чтобы она выглядела беспомощной. На поясе сзади у нее висел нож, который она отобрала у паренька совсем недавно. Хорошо, что это обычный армейский нож. Лить здесь кровь холодным железом она поостереглась бы. Туман стелился по земле, обвивал ноги. Только жертвенник стоял сам по себе, и тумана там не было.
Она сделала два шага. Гвендоллен смотрела на нее огромными перепуганными глазами. С трудом Рэй улыбнулась девочке.
— Может, если убить двоих, мне сочтется за то, что я не знаю обряда, — сказал громила.
— Тогда начинай с меня. Я не буду просто смотреть.
— Хочешь, чтобы девчонка смотрела? — он ухмыльнулся. Расслабил руку с ножом, посчитав, что без оружие одна окровавленная женщина не опасна.
Гвендоллен неожиданно впилась зубами в торчащее из куртки запястье. Громила оттолкнул ее от себя, и Рэй бросилась вперед. Вместе с ней вперед прянул туман. Она перемахнула жертвенник, на бегу вытаскивая нож. Мужчина успел перехватить ее руку, отступил на шаг, запнулся о камень, начал падать, увлекая за собой и Керринджер. Что-то очень холодное и болезненное скользнуло по коже на боку. Вдвоем они покатились по земле и острым обломкам камней. Вокруг тек туман.
— Я — Граница, — едва слышно прошелестел далекий голос.
А потом из-за плеч Рэй выскользнули две тонкие призрачные руки и вцепились в горло человеку. Мужчина дернулся, лицо его покраснело, глаза расширились.
Туман схлынул, и остались просто старые камни, и озеро внизу, и серое небо, и моросящий дождь. Рэй оперлась о жертвенник, попыталась встать. Не удержалась, осела на землю. Привалилась боком к разрисованному камню. Гвендоллен с плачем кинулась к ней, уткнулась лицом в плечо, в мокрый свитер. Рэй обняла ее. Бок отозвался острой внезапной болью.
— Ой, — тихо сказала девочка и отстранилась. Керринджер опустила глаза. На боку у нее расползалось пятно, пачкая красным серый свитер и серый камень жертвенника.
Где-то вдалеке выли полицейские сирены.
Стеклянная башня
В канун Самайна Рэй снился вереск. Красный как кровь вереск, прорастающий сквозь белые кости. Туман стелился над полем, и кто-то шел в этом тумане. Рэй знала, кто. Она хотела позвать, но не смогла, словно слова замерзли в гортани.
Было холодно. Иней ложился на красный вереск, стебли его замерзали, становились хрупкими и ломались под сапогами.
Король-Охотник шел по замерзающему полю, в руке его было копье, голова увенчана короной из оленьих рогов, плащ за плечами багрян, по охряному полю рубахи бежали в бесконечной погоне вышитые гончие. И кто-то шел ему навстречу, выходил из ледяной дымки. Рэй застонала во сне и отчаянно захотела проснуться. Сон не отпускал.
Каждый год перед Самайном ей снился Кертхана, Король-Охотник Другой стороны. Красная вересковая пустошь не снилась никогда. Откуда-то Рэй знала — это не просто сон, где-то за туманом Границы заиндевелые стебли ломаются под ногами у Охотника, а навстречу ему из ледяной дымки надвигается что-то, названия чему у Керринджер не было. Пробившееся через тучи солнце сияло на острие копья Кертханы, а в груди у Рэй мучительно ныло от предчувствия беды.
Налетел ветер, пригнул к земле стебли вереска, отряхивая с них ледяные оковы. Дымка отпрянула, открывая того, кто был в ней. Женщина вспомнила слово — фомор.
Он весь был словно каким-то перекрученным, как будто наполовину освежеванным, наполовину обмороженным, суставы изгибались под неестественными углами, кое-где прямо на мышцы и сухожилия нарос лед. Левая половина тела дрожала и расплывалась, как будто бы это существо было еще не окончательно здесь. В правой руке он волок за собой меч, похожий на сталактит.
И над всем этим плыло лицо. Строгое, мучительно красивое лицо статуи. Прямо из высокого лба прорастали зубцы
