Во многих разных делах пришлось мне участвовать. Недавно, например, после раскрытия заговора Бориса Савинкова, товарищ Дзержинский вызвал меня и с улыбкой произнес:
– Ну что, товарищ Берзин, настало время вам возвращаться домой. Хоть Рига еще девять месяцев назад стала советской, но врагов наших там осталось немало и губернский отдел НКВД там работает из рук вон плохо. Набрали черт знает кого по объявлениям. Многие в нашем деле совершенно не разбираются, а многим там явно не место. Придется вам, Ян Карлович, принять должность начальника губотдела НКВД Риги и навести там истинно революционный порядок. Опыту вы уже, как я вижу, набрались. А помощником и заместителем к себе возьмите товарища Нефедова.
Заметив недоумение на моем лице, Феликс Эдмундович сказал:
– А чем вам не нравится товарищ Нефедов? Мы его проверили в деле, человеком он оказался честным, к нашей власти относится лояльно, к тому же опыта у него побольше, чем у вас. Думаю, что вы с ним сработаетесь…
Товарищ Дзержинский взял со стола папку, полистал ее и достал несколько листков, исписанных убористым подчерком.
– Вот, к примеру, один такой «товарищ», – на лице наркома появилась ироническая улыбка, – с которым вам придется разобраться в первую очередь. Происхождение у него, конечно, не пролетарское – отец держал в Ревеле обувную лавку. Сам он бывший студент Рижского политехнического института. Правда, закончить его он не успел – эвакуировался в Москву, где продолжил учебу в Высшем техническом училище. Учился хорошо – получил диплом первой степени инженера-архитектора. Но дома строить не захотел, хотя нам строители сейчас очень нужны. Отправился снова в Ригу и там попытался вступить в нашу большевистскую партию. Но его не приняли, хотя и записали в сочувствующие. Потом этот молодой человек поступил на службу в Рижский отдел НКВД. То есть стал одним из будущих ваших подчиненных, товарищ Берзин.
Я пожал плечами.
– Феликс Эдмундович, ну и что такого в биографии этого молодого человека? Кстати, сколько ему лет?
Дзержинский взглянул в листок, который он держал в руках.
– Родился он в январе 1893 года, следовательно, ему двадцать пять лет. Вполне взрослый, хоть и молодой, человек. А вот теперь послушайте, что он пишет.
Товарищ Дзержинский заглянул в другой листок и прочитал:
– «В 1917 году с „русским человеком“ покончено. Он распался на две части. Нордическая русская кровь проиграла войну, восточно-монгольская мощно поднялась, собрала китайцев и народы пустынь; евреи, армяне прорвались к руководству. Демонизм этой крови инстинктивно направлен против всего, что еще внешне действовало смело, выглядело по-мужски нордически, как живой укор по отношению к человеку, которого Лотроп Штоддард правильно назвал „недочеловеком“».
– Ну и ну, – я покачал головой. – Феликс Эдмундович, скажите, а у него все в порядке с головой? Это же какой-то бред душевнобольного.
– Товарищ Берзин, – нарком посмотрел на меня суровым взглядом. – Этот молодой человек искренне делит людей на «сверхчеловеков» и «недочеловеков». Вы теперь представляете – что он может натворить, работая в НКВД? И вообще это нетерпимо и крайне опасно с идеологической точки зрения. Ранее подобные мысли, обосновывая право британцев зверски угнетать местное население в своих колониях, высказывал британский лорд Чемберлен, известный идеолог крайне враждебного нам ультраправого направления. В общем, как только прибудете в Ригу, сразу арестуйте этого Розенберга и немедленно этапируйте его в Петроград. Дальше с ним и с теми, кто его устроил на службу в НКВД, будем разбираться мы.
Феликс Эдмундович протянул мне листки с прикрепленной к ним фотографией молодого человека. Ничего в нем не было особенного, если не считать несколько надменный взгляд и плотно сжатые тонкие губы…
И вот я в Риге. Отдел НКВД располагался в построенном перед самой войной доходном доме с двумя внутренними двориками и подвальными помещениями. Отдел занимал два нижних этажа и часть подвалов, в которых находились помещения для допросов и камеры для временно задержанных для проверки лиц.
После предъявления наших с товарищем Нефедовым мандатов мне показали кабинет, который был предназначен для главы отдела, то есть меня. Мы с моим заместителем провели краткую беседу, а потом стали принимать дела и знакомиться с моими сотрудниками.
В числе прочих я пригласил человека, о котором мы говорили с товарищем Дзержинским перед моим отъездом из Петрограда в Ригу.
Он вошел в кабинет, прищелкнул каблуками до блеска начищенных сапог и представился:
– Альфред Вольдемарович Розенберг, следователь по политическим делам.
Мы переглянулись с товарищем Нефедовым, и я произнес:
– Вы арестованы, гражданин Розенберг, прошу сдать оружие.
Он на мгновение опешил, чем поспешил воспользоваться Николай Трофимович, ловко выдернувший из кобуры Розенберга наган.
«Вот и все об этом человеке, – вспомнил я фразу из одной арабской сказки, – думаю, что в Петрограде всерьез займутся этим “сверхчеловеком” и его покровителями. Люди, которые делят окружающих их на сорта, словно мясо в магазине, не должны жить на этом свете».
19 августа 1918 года.
Владивосток. Светлановская улица, дом 52.
Резиденция управляющего
Приморской областью.
Адмирал Александр Васильевич Колчак
Сражения в Маньчжурии завершились даже быстрее, чем я предполагал, и вскоре передовые части корпуса Красной гвардии начали прибывать во Владивосток. Мне было весьма интересно встретиться с настоящим высокопоставленным пришельцем из будущего. Пока самый высокий чин из тех пришельцев, с кем мне довелось общаться, был у командира атомного подводного крейсера «Северодвинск» капитана 1-го ранга Верещагина, дальнего родственника знаменитого русского художника. Тот Верещагин, кстати, тоже происходил из морской семьи, и в молодости закончил Морской корпус. Если бы он не стал великим художником, то быть бы ему адмиралом или, по крайней мере, командиром корабля первого ранга, потому что такие люди на буксирах не ходят.
Так вот, еще во время моего пребывания на подводном корабле этот современный «капитан Немо» рассказал мне, что еще до того, как он стал командиром «Северодвинска», ему довелось послужить старшим офицером стратегического ракетного подводного линкора «Дмитрий Донской».
От его рассказов кровь стынет в жилах. Один такой подводный корабль несет двадцать огромных ракет, у каждой из которых шесть боевых частей индивидуального наведения, фугасным эквивалентом по сто пятьдесят тысяч метрических тонн тротила, что примерно равно трем миллионам фугасных двенадцатидюймовых снарядов. Цифры, от которых ум заходит за разум. Для меня «Дмитрий Донской» навсегда остался стареньким крейсером, времен нашей войны с японцами, а его правнук одним залпом главного калибра способен уничтожить среднюю европейскую страну, вроде Франции или Германии, или изрядно порушить всю Европу или Североамериканские Соединенные Штаты.
Ракетный подводный крейсер «Северодвинск», которым командует Владимир Анатольевич, тоже далеко не безобидный ягненок. Конечно, целую страну он в пыль обратить не может, но его восемь ракет с
