– Кажется, королевский крап снова войдет в моду, – задумчиво проговорила баронесса Эррен, разглядывая забрызганную кровью юбку.
– Ничего, будет что снять с модников в пользу бедных, – усмехнулась графиня Эттари.
Я не успела ответить: Одо наконец открыл глаза – словно после страшного сна, он силился выговорить что-то, но не мог и только хватался за мою руку…
– О, кажется, теперь его превосходительство не сможет заснуть без своей Эвы – его будут мучить кошмары, – не удержалась от шпильки графиня Эттари.
– Мы вышли, – шепнула я ему на ухо. – Вышли. Двуединая вывела. Данкир вас заштопал, так что вставайте… Нужно встать – у нас еще столько дел!..
– Я бы предпочел Боммарда, – едва слышно ответил он, приподнявшись на локте.
– Непременно вызовем, но сначала нужно показаться людям.
– Что, вот так? Вы себя со стороны видели? Пугало огородное, а не королева…
– Какую заслужили, – мстительно ответила я и протянула ему руку. – Вставайте. Данкир сказал, что в ближайшее время вы не скончаетесь, так что нечего симулировать!
Канцлер встал на ноги сам. Нет, я думаю, Данкир помог, но… ненавязчиво, он это умеет, когда хочет.
– Идемте. Покажемся. – Одо вынул из-за обшлага еще один платок и тщательно вытер мне лицо. – В самом деле час поздний, люди ждут… Ну а теперь-то зачем плакать?
– Какое же вы невыносимое бревно, Мейнард… – процедила графиня Ларан и отвернулась.
– О, да вас можно поздравить, ваше величество? – тут же встряла графиня Эттари.
Я прижала руку к груди, но прятать перстень было поздно: все свитские уже наверняка его разглядели.
– Да. – Я сглотнула. – Мы хотели объявить о помолвке сразу после Восхождения, но, кажется, ее придется отложить, пока Одо не… не… оправится после испытания. И я тоже.
– Как это скромно с вашей стороны… – Одо взял меня за руку. – Идем. Покажем людям королеву, которую они заслужили…
Ну да, именно такую: грязную, босоногую, растрепанную, с замурзанным лицом. Ту, что, падая и спотыкаясь, тащила на себе верного человека по этой треклятой лестнице, когда его подстрелил какой-то мерзавец. Ту, которую под руки внесла наверх Двуединая, – так это выглядело со стороны.
– Я же не сделала ничего особенного… – прошептала я, когда нас оглушил рев толпы. Одо еще снял мундир, оставшись в одной окровавленной рубашке: это выглядело эффектно.
– Это вам так кажется. Но не огорчайтесь: еще будет и сложнее, и страшнее, и… Хотя не представляю, что может быть страшнее помолвки с вами.
– Мы ее не подтвердили, можете разорвать.
– Не могу. – Одо смотрел в упор. – Я снял перстень добровольно. Я говорил вам, как это бывает. А вы… ну, попробуйте, верните его мне.
Конечно, я попыталась. Какое там: перстень, казалось бы, большой, мужской, сидел как влитой.
– Это нечестно, Одо, – сказала я. – Вы хотели спасти меня и Дагнару, пускай даже ценой собственной жизни. А я теперь просто не хочу вас отпускать, потому… потому что я глупая девчонка, как вы говорите, и мне без вас… я не смогу без вас! Это неравноценно!
– Я не сумел отдать перстень той Эве, как ни старался. На этом – точка, – произнес он и покосился вниз, на толпу. – Говорите, вы никогда не целовались?
– Я… что?..
Пожалуйста, никогда не проделывайте этого впервые на глазах у тысячной толпы. Очень неловко, клянусь Двуединой.
