Грёбаное пиво, что ты делаешь, ахахах, прекрати! Если меня сейчас сорвёт и понесёт, Катя сквозь запертую дверь убежит. Во хмелю я страшен.
Но она не убегала. Она слушала и что-то там для себя понимала. Что-то своё, тринадцатилетнее, не детское и не взрослое, застывшее на границе меж двух миров. И эти мысли вновь заставили её залиться краской.
— Что? — спросил я с улыбкой. Надеясь, что улыбка выглядит чистосердечной, а не как у маньяка-убийцы.
— Ты говорил… Ну… У тебя была жена, да? — пробормотала Катя, теребя пальцами подол юбки.
— Была. — Я перестал улыбаться. — Ты хочешь узнать о ней?
Катя меня удивила. Она собралась с силами, посмотрела мне в глаза и выдохнула вопрос:
— Вы же с ней, наверное, не только целовались?
По-моему, пиво перестало действовать в этот самый миг. На меня будто ушат холодной воды выплеснули. Какого хрена? Сегодня что, всемирный день полового созревания?
— Кать… Тебе зачем это? — осторожно спросил я.
Она отвела взгляд. Я ждал.
— Я просто подумала… Ну, сегодня. Ты говорил про детей, вот я и… Подумала, что, наверное, раз ты был женат, то у вас…
— Ты боишься? — решил я выяснить всё прямо.
Её молчание сказало мне всё. Я поднял корпус, спустил ноги с дивана. Осторожно взял Катю за руку.
— Понимаю, что в фильмах все ублюдки постоянно говорят такое, но всё же… Я не сделаю тебе больно никогда. То, о чём ты говоришь… Давай просто об этом забудем. Нам есть, что дать друг другу, помимо этого.
Выражение её лица чуть-чуть изменилось, пальцы слегка сжали мою ладонь. Я почувствовал её облегчение.
— Извини, — прошептала она, пряча лицо. — Я такая дура…
— Да ну. Ты поступила умнее девяноста девяти процентов так называемых взрослых: спросила о том, что тебя беспокоит, вместо того, чтобы выдумывать какую-то чушь и потом её бояться.
Катя робко улыбнулась:
— Откуда ты знаешь, что я не выдумывала чушь?
— Но в итоге спросила же?
— Угу…
Я дёрнул Катю за руку, и она легко соскользнула на пол, ко мне. Здесь я осторожно приблизился к ней, и мы поцеловались. Это было для нас что-то новое: поцелуй сидя, без верхней одежды. И, почувствовав тот момент, когда ситуация могла сделаться опасной, я отстранился. На долю секунды в глазах Кати появилось что-то такое, чего я предпочёл бы не заметить. Тень намёка на ответ: «Да». Мелькнула и пропала, мы выжили и остались чистыми в этот раз.
— Мне пора, — вздохнула Катя. — И так влетит…
Эта фраза расставила всё по местам окончательно. Я чётко понял, что говорю с ребёнком. С ребёнком, которому… влетит.
— Увидимся на выходных? — спросил я.
— Не знаю…
— Отец лютует?
— Угу…
— Я помню, что обещал поговорить с ним. Просто пока не могу придумать, что сказать, чтобы это прозвучало убедительно от… от меня. Ну, то есть, будь я лет на десять постарше, я бы мог взять бутылку коньяка, прийти к нему, и всё такое. А так… Но я придумаю, обещаю.
Наградой за этот невразумительный лепет мне послужила улыбка.
Я проводил Катю. Внимательно смотрел, как она застёгивает сапоги. Подал ей куртку и помог надеть. Потом было прощание на пороге. И — закрытая дверь. Прижавшись к ней лбом, я перевёл дыхание.
Вот и ещё что-то случилось в твоей жизни. Ещё какой-то странный шаг. Я как будто действительно иду куда-то. Шатаясь, зигзагами, но, несомненно, вперёд. В какой-то одному дяде Пете известный перёд.
— Я тебя не потеряю, — сказал я шёпотом. — Ни за что. Конец операции: «Рыбин и рыбные субпродукты». Начало операции: «Катин мудак-отец». Не убивать. Завоевать доверие. Общение с людьми, обаяние — твои самые сильные стороны, Семён, ты справишься! Ха-ха, шучу, ты в жопе, поздравляю.
34
Дверные звонки бывают разные. Бывают, как у нас дома: «динь-дон». Если жать такой долго, не отпуская, то получится надсадный «ди-и-и-и-и — и-и-н-н-н-н-н-н-н-н-н-н-н-н-н-н-н…» — и только когда отпустишь кнопку, послышится «ь-дон». При этом такое впечатление, будто там действительно что-то напрягается, перегревается и вот-вот сгорит к чёртовой матери. А вот у Гоши — другое дело. У него птичка щебечет. Держишь, держишь себя, а она щебечет и щебечет. Красота — заслушаешься. Некий релакс в этом есть. Идея для тех, у кого нет кассет с расслабляющей музыкой: ходить по подъездам, звонить в двери и не убегать. Потому что если убегаешь — такой себе релакс получается.
Но вот щёлкнул замок, и я нехотя убрал палец с кнопки. Дверь открылась, передо мной оказался лысеющий мужчина в светло-зелёных шортах до колен и в майке, растянутой выпирающим пузом.
— Здравствуйте, — меланхолично сказал я. — Вам кого?
Шутка пролетела мимо. Люди редко воспринимают неожиданные фразы. Наверное, в мозгу какой-то фильтр включается.
— Здорово, — поприветствовал меня отец Гоши. — Ну ты звонить — как к себе домой. Заходи, сейчас Гошку позову.
— Да это не надо, — сказал я, переступив порог. — Я, собственно, к вам.
— Ко мне?
— Да. Давайте поиграем в игру. — Я запер за собой дверь и посмотрел в удивлённые глаза Гошиного отца. — Представьте, что у вас вместо сына — дочь. Миленькая такая, хорошая. Умница, учится на четыре и пять. Воспитанная и пахнет приятно, а не как этот… Впрочем, не будем о грустном. Ну вот, значит, у вас дочь. И вот я к вам прихожу и говорю: «Здравствуйте! А можно Глафира со мной погулять сходит?».
Последовала немая сцена. Бедный мужик медленно соображал, чего мне от него надо. А я спокойно ждал и ненавидел свою жизнь. Обе.
Казалось бы, радоваться надо. Вон как удачно с Рыбиным всё разрулил. А с другой стороны, разрулил то, что сам и наворотил. Остался при нулях. Как всегда…
— Ты, надеюсь, к Палычу с таким вопросом не заходил? — высказался, наконец, Гошин папа.
— К какому Палычу? — не понял я.
— К Константину Павловичу, Светлакову.
— Где я спалился?
— Заходи, обалдуй, — вздохнул Гошин папа и махнул рукой в сторону кухни. — Чаю попьём.
Сам он тут же прошёл туда и зашумел водой. Это обнадёживало. Я скинул ботинки, снял куртку.
— Хто там? — спросила бабушка со своего поста наблюдения за телевизором.
— Продразверстка, — буркнул я и поспешил зарулить в противоположную дверь. После того жуткого разговора с бабулей продолжения мне не хотелось.
— Ну и как оно живётся, в отчислении? — спросил Гошин папа, выставив на столик вазочку с крекерами.
— Много свободного времени, — отозвался я. — Вот, схожу с ума, как умею.
— Ну, у тебя неплохо получается, — похвалил Гошин папа. — Слыхал, ты там этого вашего уголовника застращал?
— Рыбу-то? — Я поморщился. — Миром решили. Вы это… Извините за Гошу. Ему, там, доставалось из-за меня.
— Ты это брось, Семён. — Передо мной опустилась на стол огромная белая кружка с коричневой жидкостью. — Ты его, что ли, бил?
— Нет пока, —
