— Не боюсь, а не хочу.
— Угу, типа подставь другую щёку, да?
— А хоть бы и да!
— Ну так и хрена ты тогда меня с арматурой защищать кидался? Убили одного друга — скорми волкам второго и радуйся жизни.
— Да пошёл ты на хер!
Гоша встал и отошёл в другой конец цеха. Я уставился на закрытую дверь. Между двумя створками просачивался солнечный свет и видно было навесной замок. И высокую жёлтую траву.
Я достал пачку. Оставалось две сигареты.
— Курить будешь?
— Не буду!
— Правильно. Давай, на зло мне убейся по ЗОЖу и проживи долгую жизнь, ни разу не кашлянув. Толковый план, всецело од…
Я замолчал. Сердце гулко заколотилось в груди, кровь отхлынула от лица. Слава богу, сигарету я поджечь не успел.
За дверью послышались шаги. Сначала — лёгкие, как выяснилось — собачьи. Я услышал дыхание, увидел через щель свалявшуюся серую шерсть, любопытный чёрный нос. Гоша тут же переместился ко мне, чудом ни за что не зацепившись. Глаза он вытаращил так, что, казалось, сейчас лопнут.
— Может, бродячая, — прошептал я.
Собака шоркалась у двери, дышала. Несколько раз озадаченно гавкнула. Мы перестали дышать.
И тут послышались тяжёлые шаги человека.
— Чё ты там? — хрипло, страшно заорали с той стороны. — А? Чё нашла, сука, я тебя спрашиваю?!
40
Есть что-то такое особенное в работе сторожа на умершем заводе. Наверное, если бы я устроился на такую должность, то благоговел бы. Это ведь тебе даже не кладбищенский сторож, это нечто совсем иное. Ощущение того, что ты — глюк системы. Охраняешь то, в чём никто не видит никакого смысла. Территорию, занятую ничем…
К 2005-му году баг, наверное, поправят. А может, сторож умрёт своей смертью на посту, и его труп обглодает собака. Но сейчас он был жив и стоял за дверью. Жаль, я не мог просто сказать ему: «Тебя не существует».
Гоша дёрнулся к окну. Я перехватил его и взглядом велел стоять. Судя по лицу, Гоша был близок к тому, чтобы обмочиться на месте.
Не люблю вот в людях такую черту: погружаться в эмоцию без остатка. Напоминают кошек. Видел как-то раз сцену — к другу привели собаку, а у него кошка мама и кошка дочка. Обе выгнулись, шипят, орут. Собаку увели, а они — ещё минут двадцать на измене сидели, в руки не давались и даже друг на друга шипели и дрались. Животные. Переключились в режим «кругом враги», и на большее в крохотном мозгу места просто не осталось.
Люди, которые ржут без задней мысли, раздражают. Люди, которые с головой уходят в гнев — пугают. Те, что ныряют в печаль — угнетают. И обычно всё это сосредоточено в одном человеке. Страшно — значит, шары навылупку и бежать. Смешно — разинул пасть и ржёшь. Грустно — вы**у мозги всем окружающим своей охренительной депрессией.
Спокойных людей я люблю. Сам бы хотел таким стать однажды, но чего-то дзен не качается. Однако управлять эмоциями в некоторых пределах всё же могу. И сейчас я понимал, что если Гоша ломанётся наружу, то поднимет жуткий грохот. Ничем хорошим это для нас не закончится. Ничем особо плохим, в общем, тоже, но лучше всё-таки соблюдать тишину, пока возможно. Ну, пока с той стороны не зазвенят ключи.
В чём я сильно сомневался.
Представить пьяного сторожа с собакой я мог. Представить на поясе у него огромное кольцо с ключами от всех цехов и складских помещений — уже с трудом. Хотя… если добавить плащ, меч и волшебный посох — чё б и нет, вполне.
Собака гавкнула. Человеческие шаги приблизились.
— Чё там, бля? Крыса забралась? А? Крыыыса…
Полосу света закрыла тень. Кажется, сторож нагнулся. Я подумал, что он почешет псину за ухом, или типа того, но услышал звук удара.
Собака взвизгнула, шарахнулась.
— А ну, пошла на**й отсюда! Я те полаю, сука! На, сука! — Собаке, по ходу, прилетело с ноги. Она завизжала ещё громче и дальше.
— Дура, б**дь, — буркнул сторож, врезал кулаком по навесному замку и, матерясь, сделал пару шагов в сторону.
Раздался характерный звук спички, чиркнувшей о коробку. Вскоре потянуло сигаретным дымком. Душным таким. «Прима», небось, или «Беломор».
— Охеренный дядька, — сказал я шёпотом. — Знаешь, я ему свою долю отдам, наверное. Устыдил ты меня.
Гоша сначала уставился на меня, как на камикадзе. Потом его немного отпустило — рожа у меня была спокойная.
— Ты почему не сказал? — стуча зубами, прошептал он.
— Чего не сказал? — озадачился я.
— Про сторожа!
— А… ну, через четыре года его там ещё не было.
Гоша потряс головой, утрясая там новую информацию, и посмотрел в сторону спасительного окна.
— Бежим!
— Отставить.
— Почему?!
— Потому что сторож — рядом. Услышит шум — больше сегодня ничего не сделаем. Да и завтра тоже лучше не соваться. Цыган будет сильно разочарован.
Я всерьёз забеспокоился, как бы Гошины глаза не вывалились из глазниц. Это был бы финиш. Медицины, как таковой, ещё не существует, в Назарово — так точно. А кроме того, я не уверен, смогу ли подобрать эту мерзость с пола. Да и пол-то грязный. Фу, блин, гадость, не буду о таком думать.
— Ты что, ещё воровать собираешься? — просипел Гоша.
— А что объективно изменилось? Я не думаю, что сторож разобьёт тут лагерь. Будка его — там, где проходная. Щас поссыт — и свалит.
Я услышал характерное журчание. Потом сторож принялся свистеть, подзывая собаку. Потом заорал. Эх, люблю я этот русский говор, живую речь! Ну какой иностранец сможет расшифровать: «И-и сда, ска!». А мы, русские, сразу понимаем: «Иди сюда, самка собаки».
И тут с улицы донёсся богатырский рык двигателя. Машина останавливалась прямо напротив окна. Мы с Гошей обернулись и увидели белую «Ниву». Сука, как же вовремя…
— Молчать, — приказал я и, выпустив Гошу, осторожно переместился к окну.
Просунувшись сквозь выпиленные прутья, отчаянно замахал руками и головой. Навстречу шли Рыба и Цыган. Последний радостно улыбался во всю шайбу.
— Чё там, соскучился? — заорал он.
Я поднёс указательный палец к губам, потом повертел им у виска. На всякий случай показал кулак. До Цыгана что-то дошло. Он нахмурился, огляделся, толкнул Рыбу, который как раз хотел что-то сказать.
Подошли едва не на цыпочках.
— Чё там? — вполголоса спросил Цыган, пытаясь заглянуть в цех.
— Сторож за дверью, — прошептал я в ответ.
— Хера се…
— Валим? — спросил Рыбин, глядя на Цыгана.
— Какой «валим»? — посмотрел я на него. — Мы чё, мальчишки, что ли, из-за пары мороженок так подставляться? Сейчас уйдёт — и продолжаем. Но уже —
