Госпожа сидела рядом и тоже выглядела неплохо, словно ей удалось наконец выспаться.
– Не уделишь ли мне пару минут? – обратился я к ней. – Есть разговор. Мне ведь насчет тебя почти нечего записать.
– Вряд ли я могу рассказать тебе что-нибудь интересное, – вздохнула она.
С помощью Копченого я мог бы проследить за ней во времени. Но это не давало возможности проникнуть в ее мысли.
– Ты похож на кота, сожравшего хозяйскую сметану. С чего бы это? – спросила Госпожа Костоправа.
– Да с того, что Длиннотень с Ревуном не вернулись. – Он взглянул на меня, давая понять, что хотел бы знать почему. Но не сейчас. Это может подождать. – И с того, что вернулась ты.
Отдохнувшая, она выглядела чудесно, несмотря на свое недавнее состязание с Киной. Или с тем, кто выглядел как Кина.
– А еще с того, что теперь им придется отсиживаться на Вершине, пока Длиннотень не наскребет по сусекам войско из гарнизонных увальней да ополченцев, которые предпочли бы ни во что не ввязываться.
Так-то оно так, но он оставался Хозяином Теней и последнего слова еще не сказал. И стены Вершины вздымались на сотню футов. Хотелось верить, что Костоправ не решил, что теперь единственная наша забота – выход к берегу.
– Ты заметил, что он так ни черта и не объяснил? – проворчал Лебедь, обращаясь к Ножу.
Возвращение дружка он воспринял как должное, словно никогда и не считал его изменником. Но многим до сих пор не верилось, что дезертирство Ножа было всего лишь уловкой. Особенно тем, у кого были родичи среди безжалостно истребленных Ножом храмовых ополченцев.
– Этот сукин сын явно не собирается ни с кем делиться своими замыслами. Даже со мной и с тобой. Наверняка у него в рукаве припрятаны козыри. А ведь нам, бедолагам, тоже не мешало бы знать, что затевается.
Он устремил на Госпожу долгий печальный взгляд, будто силился понять, что она могла найти в Старике. Я тоже задумывался об этом, но лишь до того момента, когда мы с Сари полюбили друг друга.
Не нужно искать смысл в таких вещах. Нужно лишь молиться о даровании свободы, которая позволит тебе принять это счастье.
Кстати, о свободе и о ее пределах. Мои свойственники так и не объявились. Конечно, кроме Тай Дэя, – скорее я смог бы отделаться от собственной тени, чем от него.
Глядя на кислую физиономию Лебедя, Нож ухмыльнулся. Участие в авантюре Костоправа изменило этого парня. Он нашел свою нишу.
– Если и впрямь хочешь что-нибудь понять, возьми у Мургена его книги. Говорят, в них можно найти все, если знаешь, где искать.
– Хороший совет, – заметил упомянутый Мурген. – Одна беда: этот самый Мурген не имеет обыкновения таскать книги с собой. Кроме той, над которой работает сейчас.
Комментарий Лебедя был краток и неприличен. Как и Могаба, он не умел читать.
Нож рассмеялся:
– А пусть-ка Мурген Большие Уши сам тебе все расскажет. Он ведь помнит любую главу и даже стихи может наизусть шпарить, не хуже Костоправа. Недаром он у Старика в любимчиках.
Миляге Ножу всегда недоставало чувства юмора. Во всяком случае, сейчас его хохмочка меня не рассмешила. Да она, похоже, и не предназначалась для этого.
– Рассказать-то расскажу, – пообещал я, – но только за хорошую плату. Сам знаешь, наш брат наемник ничего задаром не делает.
Пожалуй, нужно на время оставить в покое Копченого и подробно описать в Анналах сражение при Чарандапраше. Это слишком важный момент в истории Отряда, чтобы не уделить ему должного внимания. А когда я наконец отправлюсь на прогулку с Копченым, надо будет сосредоточиться на действительно важных вещах. Я не имею права уходить в мир духов лишь ради того, чтобы избавиться от боли.
Да и боль, признаться, несколько ослабла. Похоже, общение с Киной – хорошее лекарство от душевных страданий.
– Тай Дэй, – шепнул я на нюень бао, давая понять, что вопрос носит не деловой, а личный характер, – что значит, если женщина из твоего племени надевает белое.
– А?.. – Похоже, он удивился. – Я не понимаю, брат.
– Мне просто вспомнился сон, виденный несколько ночей назад. Там была женщина, похожая на Сари. В белом платье. А ведь нюень бао, если они не жрецы, в своих селениях ходят в черном. Разве не так?
– Тебе снилась Сари?
– Она постоянно мне снится. А тебе разве не снится Май?
– Нет. Когда они уходят, мы позволяем уйти и их душам. Нас этому учат.
– Да ну? – Я ему не поверил. Учить-то, может, и учат, но проку от этого учения мало, в противном случае месть не значила бы для них так много. – Но все же, что означает белое платье? Если оно вообще что-то означает.
– Белый – цвет вдовства. Мужчина, потерявший жену, тоже надевает белое. Вдова должна ходить в трауре не менее года, и в это время ни один мужчина не вправе к ней посвататься. Хотя, конечно же, мужчины из ее рода негласно будут присматривать для нее подходящего супруга. То же относится и к вдовцу: отец и братья могут рассматривать возможности нового брака, но не имеют права высказываться от имени вдовца, пока он не снимет белое.
Это было для меня новостью.
– Но в Дежагоре я не видел ни одного нюень бао в белом – ни мужчины, ни женщины. И Сари заинтересовалась мною прежде, чем минул год со дня смерти Дана.
Тай Дэй одарил меня одной из своих нечастых улыбок:
– Сари заинтересовалась тобой, когда он был еще жив. С первого взгляда, в тот день, когда ты пришел на встречу с дедом. Какой был скандал – тебе и не представить. Особенно после того, как бабушка заявила, что Сари суждено стать возлюбленной иноземца.
Стало быть, эта улыбка не связана с добрыми воспоминаниями. Несложно вообразить, как разъярилась матушка Готы.
– Но Сари ни дня не носила белого. Как и никто другой.
– Потому что в городе не было ни единой белой тряпки, которую бы не носил таглиосский солдат. А дед считал, что подбирать их мундиры не следует из политических соображений. – Тай Дэй снова улыбнулся – улыбка делала его лицо похожим на череп – и продолжил: – К тому же нас было не много. Все паломники знали друг друга, и каждому было известно, кто потерял пару. Мы понимали, что у нас нет и не будет возможности следовать обычаям, пока мы не вернемся в родные селения, к нашим храмам.
Выходит, та женщина в дельте – вдова. Ну что ж, это, пожалуй, объясняет ее горестный вид.
– Рассказал бы ты мне побольше про обычаи нюень бао. А то порой я себя чувствую полным невеждой.
Улыбка исчезла.
– Но у тебя больше нет надобности знать наши обычаи, разве не
