— На выход. И да помогут нам Пресветлые Боги!
3.2
Просторную комнату со множеством дверей наполняли люди. Входили и выходили врачи в белых халатах или медицинских костюмах. Подбегали к столам, отмечались в списках, выслушивали задания и убегали снова. На многочисленных полках стояли плошки, крынки и горшочки, плотно завязанные тряпицами. Их забирали и уносили, но на пустое место немедленно ставилась другая посуда.
Суета оглушила, я даже забыла, что нужно выходить. Очнулась от чувствительного толчка в спину. Кирилл недовольно буркнул:
— С дороги, салага! — и рванул в людскую круговерть.
— Степан, я привел своих! — Павел Семенович пробился к столу. Мужчина за ним поднял голову:
— Те же?
— Плюс Бересклетова Антонина. Первый курс.
Мужчина устало кивнул и повернулся к заведующей. Та уже просматривала записи.
Мамочки! Да это же береста!
Небольшие кусочки покрывали стол, на них что-то корябали острой палочкой, а потом написанное отправлялось в корзинку.
К столу скользнула девушка. Тонкая, худенькая, в белой рубахе до пят и венке из листьев в распущенных волосах. Подхватила корзинку и… исчезла.
— Пойдем! — куратор поймал меня за руку и поволок к выходу, а я все оглядывалась. — Что, берегинь никогда не видела?
Ответить не успела: дверь распахнулась и я застыла, не смея даже вздохнуть.
Зарево гигантского пожара достигало затянутого дымом неба. Багровые языки пламени метались в поисках добычи. Деревья, дома, заборы… Пылало все!
В горле запершило — запах гари пропитал даже воздух.
— Скорее! — Павел Семенович потащил меня вперед.
Повсюду на расстеленных покрывалах лежали люди. Кто-то кричал от боли, кто-то выл по-звериному, а кто-то молчал, и это было страшнее всего.
Обгоревшие тела, обуглившаяся одежда… Я выхватывала ее странность, но не обращала внимания: ужас, творившийся вокруг, был важнее. Он казался осязаемым, густым, как черный жирный дым вдалеке.
— Сиди здесь! — Павел Семенович толкнул меня на большой чурбан. — Смотри, запоминай, а главное — никому не мешай! Кирилл, со мной! Остальные — к бригаде!
Ребята рванули к группе одетых в синие комбинезоны врачей. Расхватали сумки и тут же растворились среди людей.
Я осталась одна.
Какое-то время оглядывалась, не понимая, что происходит, потом шум в ушах сложился в слова, а люди перестали беспорядочно мельтешить, оказалось, у всех передвижений есть своя цель.
Прямо на земле расстилали покрывала. Люди в грязных от копоти и крови рубахах подтаскивали раненых и, освободив носилки, снова убегали вдаль.
Между пострадавшими плавно скользили девушки в длинных рубахах и юбках чуть ниже колена. Их измазанные в крови передники давно потеряли белизну.
Было в этих нарядах что-то знакомое, словно я уже видела все это. Осталось вспомнить, где и когда.
Понимание пришло внезапно, стоило кинуть взгляд ноги раненого, которого как раз пронесли мимо. Лапти! Не узнать их — невозможно даже такому профану, как я.
Стоп, это что? Прошлое?
Мамочка-а-а! Как же хочется домой, в свою комнатку, под одеяльце! И чтобы никакого открытого огня в печке!
— Ох, бяда-бяда! — раздался то ли стон, то ли всхлип.
Рядом возник мужичок. Невысокий, мне по плечо. В лохматых волосах запутались листья, а борода отливала болотом. Пронзительные зеленые глаза смотрели на меня не мигая.
— Бяда какая! Огневушки пляски затеяли, расшалились, никого не слушают! Так, глядишь, весь лес мне спалят! Ты, девонька, Бабу Ягу не видела? Если кто и поможет, так только она…
— Не-е-ет…
Мужичок как-то грустно посмотрел и ушел, продолжая причитать об огневушках, погибшем лесе и Бабе Яге.
Понять, что это было, не дали. Сильный толчок в лечо заставил вскочить.
— Ты! — в лоб уперся палец. — Откуда?
— Академия Макоши, — все, что сумела выдавить.
— Спецкурс? — врач сунул мне оранжевый ящик, — Не отставай!
О том, что куратор велел ждать здесь, сказать не успела, пришлось бежать следом.
Я очень старалась не смотреть на раненых. Влажно блестящие ожоги, одежда, спаянная с кожей… Коричневые струпья, а главное — запах. Никогда не забуду вонь паленого мяса!
— Помогай! — рявкнул врач. В руках появились ножницы и коробочка, в которой лежали клубки: черный, красный, желтый и зеленый. — Код — черный!
Я не сразу поняла, чего он хочет. Врач раздраженно выхватил ножницы и отрезал кусок нитки, после чего закрепил его на запястье едва дышащего человека. И кинулся к следующему.
— Желтый! Асептическая повязка и охлаждающая мазь на первую степень. Ну же!
Накатило оцепенение. Я видела бегущих людей, раненых, врачей, старающихся оказать помощь. Смотрела на девушек в рубахах и поневах. Все как в замедленной съемке. И я не понимала ни слова!
Было очень страшно.
С одной стороны — стонущий от боли человек. С другой — желание бежать. Бросить все и бежать прочь. Не видеть. Не слышать. Не обонять!
— Да не стой истуканом!
— Первый день на спецкурсе, — Кирилл забрал ящик и присел на землю перед больным. Миг — и на руке красуется желтая нитка. А потом на кожу наносится спрей и какая-то мазь из глиняной баночки. Я видела такую в том зале, куда мы вышли из учебного класса.
Быстрые, ровные движения спецкурсника завораживали. Он знал, что делать! И делал.
— Что ты здесь забыла, говорю? — до сознания дошел вопль недовольного врача.
— Марш на место, курица. И не путайся под ногами!
Выругавшись, он помчался дальше. Кирилл, чуть пригибаясь под тяжестью двух ящиков, заторопился следом. А я поплелась к своему чурбану.
3.3
Он стоял у большого щита, сколоченного из грубо оструганных досок. На нем трепетали под порывами ветра клочки наскоро прибитые куски бересты. Я вгляделась в едва заметные вмятины, но знакомые буквы отказывались складываться в слова.
Рядом раздался вой. Женщина в сбившемся платке осела на землю. В глазах бушевало безумие.
Ее тут же подхватили под руки и оттащили в сторонку. Там, у стола, заставленного плошками и горшками, хозяйничали те, кого куратор назвал берегинями. Одна из них что-то старательно переписывала с кусочка бересты, шевеля губами.
Вокруг толпились люди:
— Матушка, глянь, может, жив мой Соловушка?
— А про Ждана сына Желаны тоже — ничего? Ты уж погляди, не откажи…
Берегиня только кивала, не прерывая своего занятия.
А я снова всмотрелась в линии на бересте.
Теперь было ясно, почему некоторые символы показались знакомыми. Такие буквы я видела на фотографиях в учебнике по истории. Похоже, на этом щите вывешивали списки пострадавших.
Плачь, стоны, надежда, горящая в глазах обступивших стол людей, выматывали душу. Захотелось помочь. Хоть чем! Но в медицине я полный ноль, как и в старославянском.
К столу подошла еще одна берегиня, поставила корзинку и исчезла.
Стоп! Я это уже видела! В такие же складывал записи тот врач! Он точно писал на русском!
Так и есть! Кривоватые линии складывались в знакомые буквы. А берегиня просто переводила!
— Я могу помочь?
Толпа отшатнулась. Белый халат, что ли, так подействовал? Берегиня подняла усталый взгляд и обвела раненых.
— Я еще не врач. Ну, не целитель, поэтому там бесполезна. Может, здесь на что сгожусь?
— Может, и сгодишься… — улыбнулась берегиня. — Сможешь вслух прочитать? А я записывать
