И мы можем быть среди тех обитателей рая – вот великая весть, которую несу я вам сегодня! Мы сможем занять свое место среди марионеток совсем как на инсталляции, что находится сейчас перед Вами. Среди этой избранной компании видите ли вы тех, кто не принадлежит ей по праву? О да. Тогда встает вопрос – как же нивелировать эту разницу? Ответ на него уже явлен – повернитесь и посмотрите на ложу. Свет! Итак, перед вами – Кукольная машина!
Повернувшись, как им было велено, зрители увидели подсвеченную со всех сторон конструкцию – та, будто ни на что не опираясь вовсе, казалась прикованной к царящему в зале полумраку. Некоторые наиболее внимательные зрители заметили блестящие восковые лица, чьи глаза смотрели на них из недр странной диковины. Приводимая в движение пультом дистанционного управления в кармане пальто доктора Хаксхаузена, машина шумно приподняла дуло и направила свой единственный радужный глаз на фигуры на сцене.
– Дамы и господа, я упоминал ранее, что зима – это священное состояние вещей, время души. Но кто сказал, что окончательная зима, к которой мы приближаемся, будет лишена всех цветов радуги? Именно холодное многоцветье Священного Луча, само око Творца, приведет к чудесному обращению всего сущего. Как видите, дизайн у него свой, особый, но современная конвейерная сборка поможет произвести сколь угодно машин, что послужат на благо человечеству и омоют мир ярким сиянием истины. Каков результат их работы? Прошу внимания на сцену.
Смотрите, как цветные лучи льются на эту окостеневшую сцену, как играют на поверхности их сверхъестественные калейдоскопические оттенки. Именно от этих старых поверхностей надо избавиться, их надо сорвать. Пора прыгнуть с вершины, которой достиг наш мир, совершить великолепное падение после стольких веков ошибки превосходства. Когда Создатель наш творил, он не замышлял ничего более сложного, чем третьесортный кукольный театр, но тем не менее я хочу заявить, что наши старания достичь прогресса и совершенства были не бесплодны. Мы шли, но не к той цели; но в конце концов именно наш современный мир, на данном его этапе – в ту самую эпоху, в которой мы сейчас живем, – позволил нам реализовать мечту Творца и распространить ее на все сущее. Смотрите же. Глядите, что происходит с плотью этих кукол будущего. Воск, дерево и блестящее стекло на ваших глазах заменяют отягощающие и громоздкие биологические структуры…
В зале раздался приглушенный шум голосов; все взгляды были устремлены на безумных марионеток в свете прожекторов – произведение доктора Хаксхаузена, самим им названное tableau mort[10]. Головы вжимались в плечи, увеличивая, сколь возможно, расстояние между собой и многоцветным лучом, бившим поверх них на сцену. Доктор же продолжал самозабвенно вещать на фоне странной монотонной музыки:
– Прошу вас, не подумайте, что преобразования, которым подверглись актеры моего сегодняшнего представления, необратимы. Как я уже говаривал ранее, ничего подобного я бы не сделал. Без душевного согласия то превращение, которое вы наблюдали, было бы величайшим грехом во Вселенной, не подлежащим никакому искуплению. Видите? Все, Священный Луч погас. Ваши собратья снова стали такими же, какими были. Все хорошо, и я безмерно благодарен вам за то, что вы пришли сегодня навестить меня. Спокойной ночи, добрые мои друзья.
Когда опустился занавес и загорелся свет, пожилая женщина из зала поднялась со своего места и обратилась к доктору Хаксхаузену:
– «И сказал Господь: если пророк мой уличен во лжи будет, протяну руку к нему и вырву сорняк из рядов народа Израилева».
Кто-то рассмеялся в голос. Кто-то недовольно покачал головой. Люди покидали зал, но доктор Хаксхаузен лишь молча наблюдал за их уходом – и улыбался каким-то своим мыслям.
Похоже, несчастный воистину сошел с ума.
Что ж, подведем черту. Хоть и существует определенный тип людей, что горазды на ура принимать любое нововведение мистического толка, откровения доктора Хаксхаузена так и не обрели последователей. Вскоре утратил славу и сам ученый, во многом – из-за увядающего потока газетных статей, заклеймивших его «юродивым лжепророком, никак более не связанным с научным миром». Наконец в один из декабрьских вечеров, когда немногочисленная публика, состоящая главным образом из светских «анфан терриблей», охочих до алкогольных коктейлей, и любопытствующих подростков, ожидала очередного показа в унылом банкетном зале, отчаявшийся пророк, в чьих ушах уже наверняка звучала тяжелая поступь Забвения, так и не вышел на сцену в заявленное время. И когда кто-то из пришедших взял на себя смелость отдернуть наспех организованный занавес, все увидели тело доктора Хаксхаузена, висящее в закинутой на дуло фантастической машины петле. Был ли он убит или, что более вероятно, добровольно ушел из жизни, – выяснять никто так и не стал. В ту зимнюю ночь произошло еще кое-что, что отбросило все остальные события на второй план.
Но, конечно же, вы знаете, дамы и господа, о чем я говорю. По блеску ваших глаз и румянцу на ваших восковых щеках я знаю, что вы хорошо запомнили, какие цвета явились в небе той ночью. Божественный свет снизошел от солнца и был отражен луной – так, что оба полушария планеты были спонтанно крещены высшей истиной. Хотите вы того или нет, но к сердцам вашим был обращен голос блаженного, которого вы приняли за безумца. Но вы не вняли ему – никогда не внимаете. Почему же заставили вы меня попрать божественный закон? Зачем вы все еще смотрите на меня с застывшей ненавистью во взорах отовсюду, со всех концов Земли? Именно ради вас совершил я сей последний и самый великий грех – все ради вас! Хоть раз оценили бы вы мой жест с высоты своего эгоизма – ведь за этот проступок пребывать мне в вечном изгнании из рая, в коем ныне обретаетесь все вы. Как же прекрасен ваш вечно длящийся упадок!
Благословенный кукольный театр, прими же Мою молитву и научи, как создать Себя по образу и подобию Твоему.
Странный замысел мастера Риньоло
Стоял поздний вечер, и Нолон уже довольно долго сидел за маленьким столиком в некоем подобии парка. То был длинный и тонкий участок растительности, напоминавший брошенный на землю осколок. С трех сторон его окружали улицы разной ширины, все как одна с выщербленным асфальтом. Каждая разрушалась на свой лад и в собственном неповторимом ритме, подчиняясь незаметным и неумолимым сдвигам спавшей под ними почвы. С дальнего конца парка к Нолону
