Рингил неловко потянулся мимо оседлавшего его тела, отыскал тонкую и нежную кожу стержня, осторожно заменил пальцы двенды на собственные. Попытался встретиться взглядом с темными блестящими глазами над собой. Он сосал и сжимал, собирался приняться за дело всерьез, как вдруг двенда что-то произнес на непонятном языке и высвободился.
– Но я хочу…
Олдрейн отполз вниз вдоль его тела, наверное, продолжая улыбаться.
Двумя руками широко развел Рингилу ноги, вынудил поднять их и согнуть в коленях. Что-то сделал с собственными ладонями – Рингил услышал тихие звуки плевков, – а потом опять возникло давление на сфинктер, на этот раз сильнее и настойчивее, чем было с пальцем. Двенда привстал над его раскинутыми, согнутыми ногами, неумолимо проникая все глубже и глубже, двигая челюстью – Рингил это видел в тусклом свете, – разговаривая с ним на том же странном певучем языке, что и раньше. И он помогал, придерживал ноги, чтобы они не мешали, вскидывал бедра, и его челюсть напрягалась от повторения: «Да, да, да…»
А потом двенда рухнул на него так, что их лица разделяли считанные дюймы, и схватил за голову обеими руками, разжал губы еще одним поцелуем. Толчки учащались, набирали силу, голодную и жаждущую, и одновременно с этим Рингил вдруг почувствовал, как снова делается твердым, будто камень. Двенда тоже это увидел, в полутьме сверкнула его улыбка, и Рингил внезапно понял – несомненно, двенда сказал ему правду, здесь нет времени, оно и не нужно, потому что в нем нет смысла. Ведь смысл есть лишь в том, чтобы отдаться этому всему – толчкам, сосанию, спариванию, сжатым челюстям, да, о да, возьми меня, да, да, да…
И костер в них обоих теперь полыхал в полную силу, обуревал их. Плоть раскалялась от переполнявших ее ощущений, а нежная кожа натягивалась, угрожая лопнуть.
Рингил потерялся, скрылся от времени и всего, что имело значение в других местах; всего, что было не этим и не здесь.
Он потерялся.
* * *На этот раз Рингил очнулся и увидел, как тусклый свет зари сочится сквозь узкие окна, за которыми простирается небольшой сад. Он лежал на шелковых простынях, ощущая приятную боль в паху и каждой мышце, и к щелочному запаху его собственных телесных жидкостей примешивалось что-то пряное, на границе восприятия, от чего на его губах появилась легкая улыбка. Потом он с усмешкой окинул взглядом оконный проем, вдохнул воздух из сада. Это легкое, беззаботное чувство было ему знакомо: он будто вернулся в юность. Ненадолго им овладело полное умиротворение, слишком глубокое для вторжения осознанных мыслей.
Рингил опять улыбнулся, отчетливее и повернулся на другой бок.
«Заря».
Воспоминание заставило его резко сесть в постели.
«Рассвет. Твою мать!»
И все ушло – покой и блаженное безмыслие отняли у него рывком, как Джелима, дом и победу, которую они все будто одержали когда-то.
Он выбрался из шелковых простыней, едва не запутавшись в них, и заметался по комнате в поисках разбросанной на полу одежды.
Та, однако, обнаружилась на деревянном сундуке под окном, аккуратно сложенная.
Рядом стоял Друг Воронов в ножнах, небрежно прислоненный к стене.
Рингил выпрямился и в растерянности окинул взглядом комнату. За окнами птицы выводили дурацкие утренние трели, словно подчеркивая внезапную тишину. Рингилу показалось, что он знает, чья эта комната – и от этой мысли что-то в нем заныло.
«Какого хрена…»
– Думал, придется выбираться с боем?
Он развернулся, одной рукой нащупывая за спиной оружие. По другую сторону комнаты стоял двенда, прислонившись к дверному косяку, ухмыляющийся и одетый. Волосы собраны в хвост, руки сложены на груди поверх черного с синим дублета. На ногах – черные сапоги, а заправленные в них брюки, тоже очень темные, плотно облегали бедра. Олдрейн был без оружия.
Если упустить из виду глаза, залитые тьмой, он выглядел почти как человек.
Рингил с усилием отвернулся от этого пустого взгляда. Принялся разворачивать одежду.
– Мне нужно идти, – сказал он без особой уверенности.
– Нет, не нужно.
Рингил безуспешно попытался натянуть рубашку.
– Ты не понимаешь. У меня назначена встреча. Я опоздаю.
– Ты прямо как заплутавшая принцесса из сказки. – Позади раздался щелчок пальцев, резкий как удар хлыста – существо, которому, по словам Шалака, была не одна тысяча лет, пыталось подстегнуть память. – Как, бишь, ее звали? Ту, которая на балу забыла о времени, осталась на всю ночь, танцевала и танцевала, пока не забрезжил рассвет и не стерлись подошвы туфелек, и тут она обнаружила…
– Знаешь… – Белье, штаны. Рингил наклонился, чтобы их натянуть. Он старался держать себя в руках. – Мне сейчас не до шуток про сказочки.
– Ладно. – Голос прозвучал так близко, что Рингилу будто плеснули на шею ледяной воды. Прямо за спиной! Он повернулся и увидел, что двенда стоит в двух футах, в лучах света, падающего из окна. – А как тебе такое: ты никуда не пойдешь.
– Останови меня.
– Уже остановил. Который сейчас час, по-твоему?
Рингил посмотрел олдрейну в глаза и увидел в них, как и ожидал, розоватые отблески приближающегося рассвета. Что-то кольнуло в груди, и он почувствовал, что силы покидают тело, когда нахлынуло осознание.
Двенда кивнул.
– Если называть вещи своими именами, рассвет пришел и ушел, пока ты спал. Ты потерял счет времени. Они прождали тебя на поле у холма Бриллин целых полчаса, как, по всей видимости, нынче диктует обычай. Потом твой секундант, некто Дарби, вышел на бой вместо тебя и должным образом принял смерть от руки твоего противника. Кажется, он неплохо себя проявил, но ему не хватило опыта в обращении с придворным мечом, чтобы сражаться им.
Рингил закрыл глаза и до крови прикусил губу. Он увидел внутренним взором, как все случилось. Собрались группки людей посреди поля у прудов с рыбой. Серые, будто нарисованные карандашом фигурки, и предрассветные лучи не сумели их расцветить. Двое дуэлянтов между ними двигались туда-сюда, атакуя друг друга. Он услышал тонкий звон металла в прохладном воздухе, бряцанье и лязг придворных рапир. Увидел, как Дарби поддался, не распознал ложный выпад, позволил сбить себя с толку. Укол – и клинок с резким звуком вонзился в тело. Ярко-алое пятно разлилось на сероватой пастельной палитре дня, который Дарби не суждено было увидеть.
Сколько времени понадобилось Искону Кааду,
