То, что здесь недавно произошло, было совершено не мной. Мой отец жив, не знаю, каким образом это случилось, и не знаю, где он сейчас. Я… сегодня уже разговаривал с ним.
— Разговаривали? — переспросил Баннерманн. — Вы? С вашим
Во мне постепенно нарастал гнев.
— Черт возьми, Баннерманн, вы можете считать меня сумасшедшим, но я говорю правду! Что еще должно произойти, чтобы до вас наконец дошло, что…
— …между Землей и Небом существует еще и то, о чем наше школьное образование умалчивает, — перебил меня Баннерманн. — Да-да, Крэйвен, я знаю это изречение.
Он покачал головой, опустился на кушетку и закрыл лицо руками.
— Простите, — сказал он через некоторое время. — Я… просто это для меня уже слишком.
Я кивнул. В подобных обстоятельствах Баннерманн держался еще молодцом. Другие на его месте не выдержали бы такой нагрузки.
— Ну хорошо, — пробормотал я и хотел было полностью подняться, но тут же ударился головой о балку и побрел к Баннерманну на полусогнутых ногах. И лишь теперь я вспомнил о Присцилле. Из-за всех этих треволнений и ужасов я о ней совсем забыл.
Она все еще стояла, до смерти перепуганная, у стены, к которой она отскочила, когда появилось чудовище. Ее лицо было совсем бледным, руки дрожали, а в глазах застыло такое выражение ужаса, какого я в своей жизни еще не видел.
— Присцилла, — пробормотал я. — Я…
— Что это было, Роберт? — еле слышно спросила она. Ее голос был слабым, как у дряхлой старушки. — О господи, Роберт, что…
Я немного помолчал, затем подошел к ней и поднял было руку, чтобы обнять ее за плечи, но не сделал этого.
— Все уже позади, — сказал я как можно мягче. — Ты была права, когда говорила, что Лейман связался с самим сатаной. Быть может, ты сама даже и не догадываешься, насколько ты права.
Она посмотрела мимо меня на то место, где в последний момент стоял
— Все уже позади? — прошептала она и подняла глаза. В них вдруг заблестели слезы.
— Позади, — подтвердил я. — Чудовище мертво, и Лейман никогда уже не сможет вызвать заклинаниями что-нибудь подобное.
— Но как… — она запнулась, шумно сглотнула и внезапно бросилась ко мне. Она так сильно вцепилась в меня, что мне стало трудно дышать.
— Увези меня отсюда, Роберт, — взмолилась она. — Пожалуйста, увези меня отсюда. Я… сойду с ума, если останусь здесь.
Она начала тихонько плакать и еще сильнее прижалась ко мне. Теперь она была похожа на перепуганного одинокого ребенка.
Не обращая внимания на боль в ладонях, я нежно коснулся ее волос, погладил ее плечи. Я почувствовал, как она задрожала от моего прикосновения.
— Хорошо, малышка, я увезу тебя, — прошептал я. — Обещаю.
Ночь опустилась на городок, окутав его тьмой, словно одеялом. Немногочисленные звезды, появившиеся на небе с наступлением вечера, постепенно исчезли за завесой черных дождевых туч, и даже свет луны, прилепившейся к небосводу своим почти идеально круглым диском, лишь периодически пробивался в разрывы между тучами. В воздухе пахло дождем, да еще ветер приносил от находившегося неподалеку моря запах соленой воды. Иногда слышался одинокий крик чайки.
— Держитесь сразу за мной, — прошептала Присцилла.
Ее голос из-под коричневого, натянутого на лоб капюшона плаща звучал приглушенно, но при этом его было хорошо слышно, потому что вокруг стало тихо, неестественно тихо. Городок словно вымер. На узкой, тянущейся в южном направлении улице не было ни души, и если бы у нас за спиной не виднелись слабые красноватые отблески огня, то можно было бы действительно подумать, что Голдспи превратился в мертвый город.
Но это было не так. С тех пор как мы покинули дом, мы никого не видели, однако слышали голоса и шаги десятков людей, поэтому первые три-четыре сотни ярдов нам приходилось перемещаться перебежками, как под обстрелом. Присцилла вела нас по боковым улочкам и задним дворам такими окольными путями, что нездешний человек не отыскал бы их и за сотню лет. Мы крались от одного потаенного места к другому, словно преступники; затаив дыхание, прятались за углами домов и в проемах ворот. В результате мы передвигались так медленно, что на первые полмили нам потребовался почти целый час. Мое сердце бешено колотилось, и, хотя непосредственно угрожавшая нам опасность была уже позади, — а может быть, наоборот, как раз потому, что она была позади, — мои руки тряслись.
В городишке что-то происходило. Судя по доносившимся до нас звукам, все население Голдспи было на ногах и дружно топало на рыночную площадь в центре города, хотя приближалась полночь.
Но все это происходило уже позади нас, поэтому я испытывал некоторое облегчение. Чем ближе мы приближались к окраине городка, тем меньше были слышны шаги и голоса людей. Улицы теперь стали такими пустыми, что мы уже могли позволить себе идти посвободнее, прямо по тротуару, хотя и старались держаться в тени домов. Присцилла дала нам с Баннерманном темные плащи, такие же, как у нее самой, и мы накинули их поверх своей одежды, хотя ни я, ни Баннерманн не питали особых иллюзий относительно того, что подобная маскировка нам сможет чем-то помочь. Уже то, что мы направлялись не в центр города, выглядело подозрительным. Если бы мы натолкнулись на кого-нибудь, нам была бы крышка.
Вдруг Присцилла остановилась, подняла руку и, закрыв глаза, прислушалась.
— В чем дело? — озабоченно спросил Банн.
Присцилла жестом заставила его замолчать, постояла с закрытыми глазами две-три секунды, прислушиваясь, и вдруг резко повернулась.
— Кто-то идет! — сказала она. — Быстро уходим отсюда!
Она указала на какую-то подворотню, мимо которой мы только что прошли, и, кинув быстрый взгляд через плечо, бросилась туда. Мы с Баннерманном последовали за ней. Наши шаги отдавались гулким эхом, и мне казалось, что их, наверное, слышно даже на другом конце города. Но, к счастью, подворотня находилась недалеко, там было темно и достаточно места, чтобы укрыть всех нас. Мы проворно нырнули вслед за Присциллой в тень под сводом ворот.
Через некоторое время послышались чьи-то торопливые шаги. Я напряг зрение, стараясь увидеть что-нибудь в серовато-голубоватых сумерках, но так и не смог ничего разглядеть, разве что несколько быстро перемещающихся теней, промелькнувших по другой стороне улицы.
Затаив дыхание, я ждал, пока они не пройдут мимо и звук их шагов не поглотит ночь.
С другой стороны городка до нас донесся глухой одинокий удар барабана.
— Что это было? — прошептал Баннерманн.
Посмотрев на меня, Присцилла резко помотала головой и сделала шаг в сторону.
— Ничего, — сказала она. — Ничего особенного.
Баннерманн хмыкнул, молниеносным движением руки схватил ее за руку и дернул к себе.
— Один момент, девчушка, — пробормотал он. — Прежде чем мы пойдем дальше, я хочу, чтобы ты мне кое-что объяснила.
Присцилла попыталась вырваться, но Баннерманн безжалостно вцепился в ее руку. Это, по-видимому, причиняло ей боль, и я на какой-то миг почувствовал, что во мне стал закипать гнев. Присцилла посмотрела на меня, словно прося защиты.
— Вы причиняете ей боль, Баннерманн, — сказал я, быть может, немного громче, чем следовало бы в нашей ситуации.
Баннерманн буркнул что-то нечленораздельное, ослабил свою хватку, но так и не отпустил запястье Присциллы. Я больше ничего не говорил. Все, чего я сейчас хотел, — это как можно быстрее исчезнуть из Голдспи. Но и Баннерманна тоже можно было понять. С той поры, как мы покинули дом, мы практически друг
