— И все из-за моих действий? — криво усмехнулся я.
— Получается — да. А разве вы думаете по-другому?
— Я не знаю. Скажите, когда мы полетим в Союз?
— Выезд через два часа. Кроме вас в самолете полетят кое-какие наши бумаги. А еще — их сопровождающие. Самолет транспортный, удобств по понятным причинам не обещаем, но… как вы понимаете, не в удобствах суть. Перед вылетом… учтите это.
Добрынин поднялся, показывая, что встреча закончена, и протянул мне руку.
— Удачи вам… товарищ Шаман! Ох, и накрутили вы тут… нам после вас разгребать и разгребать!
Посол усмехнулся и глаза его снова блеснули.
— Рад познакомиться с победителем Мохаммеда Али и одновременно писателем мирового уровня. Горжусь вами! Подпишете мне книги? Если не жалко времени — сразу десятка два! Я буду их дарить нужным людям. Представляю, как раскроются их глаза — сам Карпов подписал! Вы уже где-то на уровне… хмм… Достоевского! (и глаза его снова блеснули усмешкой).
В багажнике жарко и душно, особенно, когда лежишь в нем вдвоем Вот когда остро ощущаешь свои габариты! Вроде бы и не такой уж массивный — ну что такое сто килограммов на сто восемьдесят семь сантиметров роста? А когда ты свернулся калачиком, обнявшись со своей подругой в багажнике кадиллака… вот тут уже получается не очень комфортно!
Как только мы улеглись, багажник залепили специальными лентами с печатью посольства. Теперь ни одна сволочь во избежание международного скандала не посмеет сунуться и проверить — что же там в багажнике такое лежит. Подвеска кадиллака могучая, и сто пятьдесят килограммов веса в корме, я думаю, практически не сказались на клиренсе огромной машины. На всякий случай все-таки вынули запаску и бросили на заднее сиденье. А чтобы не было видно, что это именно запаска — купили еще четыре колеса к кадиллаку.
Кроме всего прочего, набили салон всяким барахлом (Ольга постаралась, потихоньку от меня). Кроме штанов и рубах — коробки с виски, сигареты, еще какую-то чушь. Я бы лично не стал заморачиваться с этой дрянью, но Ольга сказала что в Союзе это все очень даже пригодится, и что мне, жалко? Салон-то все равно пустой, а досматривать не будут. Хозяйственная девушка, ага. Контрабандистка фигова!
Глупо, конечно, но когда крышка багажника за нами закрылась отрезав от всего мира, мне вдруг подумалось о том, что сейчас было бы совсем отвратительным событием, если бы я взял, и… испортил воздух. И эта мысль меня так рассмешила, что я не выдержал и захихикал. А когда Ольга сердито спросила меня, что такого смешного я себе вообразил в этом гробу, не выдержал, и ей рассказал. И через несколько секунд мы давились смехом оба, шипели: «Тише! Тише!» — и снова хохотали.
Истерика, конечно. Нервное напряжение последних дней давало о себе знать. Скоро мы успокоились и замерли, ожидая, когда же наконец-то поедем.
Но вот я услышал как завелся двигатель, и почувствовал, как дернулась и колыхнулась машина трогаясь с места. Я обнял Ольгу и замер, молясь только об одном — чтобы все прошло хорошо.
Ехали совсем не долго — до аэропорта от города всего пять километров. Сколько точно по времени мы ехали — не знаю. Когда ты лежишь в абсолютно темном багажнике, время тянется ооочень даже медленно. Как тягучая жвачка.
Наконец, машина остановилась и я услышал голоса. О чем говорили — не разобрал. Стояли мы всего минут пять — видимо у водителя проверяли документы. И вот машина уже едет по самому аэродрому — я слышу как ее колеса стучат по стыкам аэродромных плит.
Затем машина снова остановилась, постояла, и… тихо, осторожно двинулась вперед, накренилась, видимо забираясь по пандусу, и гулкое эхо выхлопа глушителя показало, что мыв чреве огромного самолета.
Это был «Антей» (мне сказали заранее), то есть Ан-22, громадина, способная долететь до Москвы без посадки для дозаправки. Если он, конечно, не загружен по самое не хочу. А он не загружен. Что ему какие-то 3–4 тонны, когда его полная грузоподъемность 60 тонн!
Ждать пришлось довольно долго, не меньше часа. Пока затащили какие-то ящики, скрежеща по металлическому полу, пока притопали люди, бормоча и усаживаясь на скамьи вдоль бортов — время-то и прошло. А у меня уже затекли ноги и руки, а еще — ужасно хотелось чихнуть, потому что волосы Ольги упорно лезли мне в нос.
Но все когда-то кончается, и ожидание тоже закончилось. Протопали еще несколько человек, видимо собирался экипаж, и через несколько минут заработали электродвигатели, вероятно поднимая пандус-крышку, закрывающую выезд из самолета. Наконец-то! Скорее бы наружу, черт подери!
Ожидание. Томительное, и нестерпимое. Последние минуты ожидания всегда самые томительные! Наконец послышался звук раскручиваемых турбовинтовых движков. Их тут четыре — считаю: раз… два… три… четыре… движки свистят, потом начинают выть все громче и громче, и вот они уже ревут так, что можно кричать в голос и никто не услышит, что в багажнике сейчас кто-то сидит.
Рывок! Машина качнулась! Все, поехали!
Ну что сказать… прощай Америка! Честно скажу — я тебя даже немножечко полюбил. Совсем немного. Оказалось — ты не такая сволочь, какой… казалась. Может у нас с тобой еще что-то и получится, Америка? Может и задружимся? Мне бы очень этого хотелось. Я вообще человек не злой, и не люблю воевать. И это притом, что практически всю свою сознательную жизнь только и делаю, что воюю.
«Мальчик, налей мне водочки, мы домой летим!» — чеканная фраза. Можно сказать — афоризм. Водку я не люблю, но сейчас ей-ей взял бы, да и хлебнул хороший глоток. Повод очень даже основательный!
Самолет повыл движками, притих, снова завыл и двинулся вперед. Встал, постоял на месте минуты три, движки завыли, завыли, завыли… рывок! Удары по стыкам плит! Нас вжимает в металл багажника!
Оп! Краткое чувство невесомости, и снова тяжесть, навалившая на мое тело. Есть! Мы в воздухе! Получилось! У нас — получилось! Урааа!
— Эй, узники! Пора на волю! — стук по крышке багажника, и в глаза бьет кажущийся таким ярким свет фонарей чрева самолета.
Ну, здравствуй, Родина! Блудный сын возвращается к тебе! Пафосно, но ведь, правда…
Конец книги.
