Я подняла последнюю фотографию и всмотрелась в кота. Белый живот. Белые лапки. Описание соответствовало объявлению старушки.
Еще внутри лежали корешки от билетов в клубы, на фильмы и спектакли. Я знала все истории. В самом низу коробки лежал четырехлистный клевер в пакетике. Я вспомнила, она рассказывала мне, как нашла его в Центральном парке. Она была так удивлена этому, как будто магия отметила ее в этом огромном пространстве зеленой травы. А теперь магия или что похуже перенесла его сюда.
Как только я пыталась найти этому нормальное объяснение, мое тело пробирала та же жуткая дрожь, поднимающаяся от пальцев ног до макушки пронзительная мысль, что не стоит этого делать.
Не надо.
На пожарной лестнице раздался какой-то шум – не от построившей гнездо голубки, не от ветра, а от чего-то более призрачного и нерешительного. Но мне было плевать. Мною овладели эмоции, и я больше не могла смотреть на все эти предметы и пытаться соединить точки. Я оттолкнула шкаф, хотела пробраться к нише и втиснулась между батареей и стеной, чтобы убрать прежнюю Дон туда, где я могла ее избегать. Она пыталась сбежать, как и Кэтрин, и ей удалось. Все это время она вела себя смело и почему-то не хотела, чтобы я оказалась здесь.
Когда я просунула внутрь руку, мне показалось, будто ко мне из верхнего ящика ее шкафа на Блу-Маунтин-роуд тянулась другая.
* * *Я выбралась на улицу уже в темноте, почти ночью. Кабинет мисс Баллантайн был заперт, поэтому я не могла воспользоваться ее телефоном. И не хотела просить телефоны у других девушек.
Я не думала, что будет легко найти телефон-автомат. Но несколько раз повернула и увидела на углу серебристую будку с древним обклеенным листовками липким аппаратом. Подняла трубку и с удивлением услышала гудок. Для монет самая настоящая прорезь, и за местные звонки требовалось заплатить двадцать пять центов – как во время маминого проживания здесь.
Но мой звонок не считался местным. Я на всякий случай засунула все четыре четвертака, нажала на кнопки и услышала гудок.
Мама никогда не отвечала на незнакомые номера, но я подумала, кто-нибудь из домашних ответит на домашний телефон, установленный на желтой кухне. И оказалась права. Мне ответила Даниэла – уж она вряд ли бросит трубку. Мне повезло.
– Дай мне поговорить с моей мамой, – попросила я ее. – Передай ей трубку.
На другом конце линии послышалась суета, когда она поняла, что это я звонила с неизвестного номера, это действительно я. Столько помех.
Когда она, но не мама, снова ответила, ее голос звучал серьезно.
– Как ты вообще звонишь? – спросила она. – Я не понимаю.
– По телефону-автомату.
– О господи, – сказала она. – Шэр, иди сюда. Она говорит, что она – Бина. Звонит из… я даже не знаю откуда. Хочет поговорить с мамой.
– Не давай маме телефон.
– Алло? – сказала я.
Я услышала на заднем плане Шарлотту.
– Если это действительно она, скажи, пусть проваливает.
– Я не могу так сказать.
– Скажи, пусть проваливает и никогда не появляется.
Даниэла вернулась. Замешкалась и произнесла тихим голосом:
– Проваливай, – услышала я ее сквозь помехи. – Навсегда.
И она повесила трубку. У меня закончились четвертаки, но звук в трубке не исчез.
Я потеряла счет времени. На неделе комендантский час наступал раньше, и я должна находиться в своей комнате, а не слоняться по улицам. Надо было…
– Мисс, – произнес кто-то. – Вам нужна помощь?
До этого меня на улице как-то не замечали, не предлагали помощь. Город не должен быть таким. Такого мне мама не рассказывала.
Я протолкнулась мимо них – женщины в черном, еще двух женщин в черном; здесь все носили черное, словно надеялись исчезнуть в ночи. А потом это произошло. Я оказалась одна. Перестала быть самой собой. Стояла у фонаря, покачиваясь. Мне нужно было на что-то опереться. Я с ногами забралась на канализационную решетку. Не могла вспомнить, в какой стороне «Кэтрин Хаус», сколько поворотов я прошла, сколько перекрестков, знаков «Стоп», что делала, куда положила ключи.
– Девушка, мне кого-нибудь вызвать? – Рука с маникюром держала перед моим лицом усыпанный камнями телефон. Мне хотелось схватить его и убежать, вырвать его из рук, как вор, и исчезнуть. Но еще хотелось лечь на асфальт, потому что лодыжка болела, и ноги отказывались работать, а видела я лишь сквозь прикрытый здоровый глаз.
Вокруг меня запахнулась штора темноты, потом раздался звук приближающегося поезда, и все побелело, стало как белая стена в пустой комнате.
* * *Я прорвалась, повалилась назад. Кто-то взял меня за руки, придержал, а потом отпустил, и я съежилась на небольшом клочке асфальта по другую сторону ворот. Передо мной возник «Кэтрин Хаус», городской двор без травы, и я каким-то чудом очутилась внутри его; от улицы меня отделяли громадные железные ворота.
Вокруг меня столпились девушки.
Гретхен. Лейси. Анджали. Кто-то еще.
Слышались их голоса.
– Она пыталась остаться вне территории.
– Она получила урок.
– Оставьте ее. – Надо мной склонилась Анджали, пронзила меня взглядом. – Не надо было этого делать, – сказала она мне.
– Где я? – спросила я.
– Дома, – тихо ответила она. – Там, где твое место.
Когда я оказалась в безопасности за запертыми воротами и вызванный мною переполох утих, девушки потеряли интерес ко мне и устремились к крыльцу. Я не особо располагала вариантами, куда пойти – либо к воротам, чтобы держаться за решетку и ощущать дуновение ветра, либо подняться с ними, зайти за черную дверь и шторы, внутрь. Туда и пойду, но не сейчас.
Потом я заметила, что рядом со мной осталась лишь одна пара ног.
Ногти с фиолетовым лаком.
Одна нога меня аккуратно подтолкнула, а потом колени согнулись, и приблизилось лицо. Сегодня ее волосы были огненными, всех оттенков пламени.
– Я ухожу в субботу ночью, – сообщила она. Замолчала. Вокруг нас кричал город, и мне не позволялось в него вернуться; придется дождаться утра. – Возможно, ты могла бы пойти со мной.
Я попыталась рассмотреть выражение ее лица. Мое зрение обретало четкость, и теперь, когда я оказалась за воротами, оба глаза все видели.
– Как? – спросила я.
Она почесала нос. И в этот момент я увидела его. Опал в простой серебристой оправе. Она носила его сверху, чтобы он испускал танцующий свет на ее руку. Он подходил ей идеально, но внешность не имела значения. А вот намерения имели. Цель.
Тот шелест на пожарной лестнице – это была она. Я беспечно полезла в свой тайник. Не думала, а как только вышла из дома, она нашла и присвоила опал. Небольшая часть меня все еще билась, все еще думала, что связь с мамой важна – и мне нестерпимо хотелось схватить ее за руку, пока она не поняла, что происходит, и стянуть
