Новый наплыв полиции. Патрульные машины припаркованы на тротуарах. Пряжки ремней сверкают на солнце.
Неподалеку застыли в ожидании новостные фургоны, их спутниковые тарелки обращены к небу. Скоро родители увидят в новостях, как Мэй, невысокая, худенькая, бредет, словно заложница, среди толпы подростков в масках.
Они строго соблюдают инструкции: идут единой колонной с интервалом в несколько футов, шеренга петляет среди покинутых зданий студгородка.
Сзади раздается глухой удар – спортивная сумка со стуком приземляется на асфальт. Дробь быстрых шагов сменяется бегом.
Мэтью, осеняет Мэй. Парень вырывается из строя. Топот бегущих ног заглушают вопли двух десятков полицейских, когда те пускаются в погоню. С головы Мэтью слетает выгоревшая бейсболка. Кто знает, триумф или отчаяние сквозит в быстром мелькании кроссовок, в том, как беглец сдергивает маску, и она, кружась словно лепесток, опускается на землю.
Мэй с завистью наблюдает, как Мэтью исчезает вдали. Она бы в жизни не решилась на подобное.
Мэтью молод, силен, а очертания города так близко, прямо за часовней и библиотекой. Парень упорно мчится вперед. Не важно, есть у него цель или нет, главное – шанс, вот чего так не хватало узникам общежития, поэтому сейчас они радостно подбадривают бегуна.
В последний момент полицейские настигают его у столовой и валят на тротуар. У наблюдателей вырывается стон отчаяния, когда Мэтью пригвождают к земле.
В строй он возвращается с огромной ссадиной на щеке. Эта ссадина с застрявшими кусочками асфальта подтверждает окрепшие подозрения: у ребят больше нет права голоса.
– Так почему? – интересуется парень позади Мэй.
Она не сразу понимает, что вопрос предназначен ей.
– Прости, не расслышала.
– Я говорю, почему ты безвылазно сидишь в комнате?
– Неправда, не безвылазно, – с бешено колотящимся сердцем возражает Мэй.
Сокурсник смотрит на нее скептически, как будто хочет уличить во лжи. Над верхним краем маски пробивается щетина – в карантине кое-кто из парней перестал бриться.
– Без обид, но тебя вообще не видно и не слышно, – произносит он.
Мэй читала, что экстренные ситуации сближают людей, однако в ее случае вышло наоборот. В памяти всплывает единственное дружелюбное лицо – Дженнифер с английского семинара. Если бы только она оказалась рядом! Девочки толком не знакомы, общались пару раз за ланчем. Как ни горько осознавать, но, похоже, Дженнифер – ее единственная подруга в колледже.
Мэй перевешивает сумку с плеча на плечо, просто чтобы занять руки.
Дорога к пункту назначения не занимает много времени. Подростки даже не пытаются скрыть разочарования.
– Спортзал? – возмущаются девочки. – Нас переселяют в спортзал?
Только временно, заверяют медсестры, хотя сами почти на грани истерики. Подозревают, что инфекция распространяется через систему вентиляции.
Двери спортзала открыли и зафиксировали заранее, чтобы никто не касался металлических ручек. Бактерии способны жить на поверхности до пяти дней, а вирус и того дольше.
– А может, вы просто врете?! – кричит Мэтью, когда полицейские заводят его внутрь. – Может, остальные ребята с этажа давно мертвы?
– Прекрати! – огрызаются сокурсницы.
Но Мэй в глубине души разделяет его опасения. Сложно понять, что в действительности происходит. Сложно отличить, где правда, а где ложь.
Баскетбольная площадка уставлена зелеными раскладушками, знакомыми всем, кто хоть раз смотрел репортажи об ураганах. Ряды постелей тянутся от одной сетки к другой, в изголовьях лежат свернутые в рулон синие одеяла.
– Ты как? – спрашивает Мэй у поравнявшегося с ней Мэтью.
Однако тот молча проходит мимо.
Студенты уже столбят спальные места: поставил сумку – мое! – эхо голосов перекликается со скрипом подошв по вощеному полу, а Мэй взбирается на верхнюю трибуну и звонит матери.
– Я пыталась дозвониться все утро, – сетует мама на том конце провода. – У меня от страха кусок не лезет в горло.
Мэй закидывает ноги на спортивную сумку, красный нейлон протерся от многолетних теннисных тренировок.
– Я тут подумала… – начинает Мэй и тут же осекается.
Ей тяжело продолжать. Семья так гордилась ее поступлением в элитный колледж – стипендия и прочее. С десятого ряда трибун суета в зале напоминает мышиную возню.
– В общем, – набирается духу Мэй, – когда все закончится, я, наверное, вернусь домой.
От одной мысли становится легче, как будто с наслаждением растягиваешься на собственной кровати.
Мама не говорит ни слова. Она всегда молчит в знак неодобрения.
– Надеюсь, еще не поздно подать документы в Калифорнийский институт искусств, – забрасывает удочку Мэй.
Снизу доносится взрыв смеха. Даже сейчас кто-то ухитряется смеяться.
– Мам?
Снова тишина. Мэй проверят сотовый – аккумулятор сел.
– Эй, ты! – кричит охранник. – На верхней трибуне! – Все оборачиваются к Мэй. – Немедленно спускайся! Вам велено сидеть внизу.
Потом Мэй бродит по залу в поисках розетки, но все они заняты чужими зарядными устройствами.
Сложно сказать, чья была идея. Ощущение, что возникает она спонтанно и принадлежит всей компании, раззадоренной водкой, которую кто-то из студентов сумел умыкнуть из общежития. Ребят охватывает радостное возбуждение от одного названия игры: «правда или действие».
Мэй лежит с альбомом на раскладушке и ловит каждое слово. Она давно овладела искусством слышать, делая вид, что не слушает. Карандаш плавно выводит на бумаге стайку птиц.
На страницу падает тень. Мэй поднимает взгляд – перед ней стоит бейсболист, Райан или Роб, точно она не помнит. Очертания его губ темнеют под маской.
– Ты тоже в игре, – заявляет он.
По залу проносится искусственный сквозняк, этот побочный продукт вентиляции колышет баннеры под потолком и распространяет аромат пиццы из столовой.
– Нет, спасибо, – отказывается Мэй.
– Ты же будешь знать наши секреты, значит должна рассказать свои, – настаивает парень.
За спиной не смолкает скрежет: царапая металлическим каркасом паркет, подростки отодвигают раскладушки, а сами усаживаются посередине в круг. Мэй чувствует, что не в силах сказать «нет».
Впрочем, энтузиазмом не горит еще кое-кто – Мэтью. Устроившись в уголке, он увлеченно читает философский трактат.
– Ты реально готовишься к уроку? – таращит глаза бейсболист.
Мэтью не реагирует. Прямо над маской на правой щеке у него белеет пластырь-бабочка.
Одной из девочек выпадает жребий начинать.
– Правда или действие? – спрашивает Райан-Роб.
– Правда.
Медленно, словно выпуская колечко дыма, ведущий спрашивает. По лицу заранее скользит лукавая гримаса.
– Ты когда-нибудь целовалась с девушкой?
Компании нравится вопрос. Парни возбужденно ерзают, девочки тихонько хихикают, все в предвкушении. Физический контакт обернулся опасностью. Помещение буквально наэлектризовывается от влечения.
– Нет, – улыбаясь под маской, произносит девочка, – я никогда не целовалась с девушкой.
Очередь Калеба. Он выбирает действие.
– Сверкни задом, – велит первая девочка.
Звякает ремень, мелькают бледные ягодицы – молниеносным движением Калеб стаскивает и натягивает джинсы, словно проделывал такое тысячу раз. Поразительно, на что способны люди, если их как следует попросить.
Постепенно многое тайное становится явным: выясняется, кто девственник, а кто нет, кто с кем спал и что делал. Девочку с выдающимся размером груди просят снять майку – на мгновение она замирает в центре зала в одном кружевном лифчике, скрестив руки на животе.
Конкретному мальчику выпадает поцеловать конкретную
