незримым контролем. Наблюдение за вами — единственная задача этой тройки. Если до вас доберется РСБ, вы должны подать тройке условный знак провала. Если тройка зафиксирует ваш уход из-под её контроля, ваш контакт с сотрудниками РСБ, вообще что-либо подозрительное — и не получит от вас разъяснений или условного сигнала о провале — с вами поступят как с предателем.
— Что ж. Я понимаю вас. — Антон грустно усмехнулся и покачал головой — Я знаю, на что иду. Согласен, это вполне разумная мера. Воцарилось долгое молчание.
— Что ж, я рад, что вы все верно поняли. А теперь разберем некоторые детали. Вы, в рамках города и области, будете пользоваться относительной автономией. В пределах вашей компетенции следующее…
Уяснение тонкостей заняло полчаса. Беседуя с Железновым, Рэд ловил себя на мысли: 'Без сомнения, как организатор он меня превосходит. Я тоже влюблен в абстрактные схемы и алгоритмы — но он умеет их прилагать к практике. Не витает в облаках… Все ресурсы использует мастерски: кадровые, денежные, информационные… Кропотливо и досконально вникает в дело. Как раз то, что нужно'.
Между тем, Железнов словно бы таил про себя невысказанный вопрос. Рэд, однако, не спешил помочь ему изложить затаенную мысль, опасаясь показаться навязчивым и задеть самолюбие собеседника. Наконец, после обсуждения всех практических нюансов, Антон искоса и быстро взглянул на заговорщика, откашлялся, и нерешительно начал:
— Дело мы начинаем крупное. Соподчинение узлов — это, в общем-то, моя профессия. Я вполне готов взять на себя ответственность за руководство. Но у меня к вам, извините, встречная просьба….
— Внимательно слушаю, сделаю все что в моих силах — поощрительно кивнул Рэд — Чем я могу помочь?
Железнов начал издалека:
— Вы, наверное, очень скрупулезно изучали мое досье и мотивы, прежде чем остановиться на моей кандидатуре?
— Я всего лишь кадровик. Выбрал вас Центральный Совет, я лишь довожу его решение. Но, конечно, ознакомился с досье.
— Вы, как я понимаю, входите в кадровое ядро Союза Повстанцев? Вы профессиональный революционер?
— Совершенно верно. Чем я могу вам помочь, в таком качестве?
— Хм… — замялся Железнов — Вы достаточно проницательны, чтобы понять: обида на мерзавцев, разоривших мой завод, была лишь поводом для моего прихода в революцию. Не причиной, а поводом…
— Понимаю всю тонкость разграничения. — Рэд уже начал догадываться о просьбе Железнова. — Вами движут скорее идейные мотивы, чем личная месть и ненависть.
— Да. Идейные мотивы. — волнуясь, повторил за ним Антон — Но вы должны понимать, насколько они глубоки. Я сидел месяцами в библиотеках, изучая историю развития технологий с одной стороны, и революционных движений с другой. Я знаю 'пять принципов', обязательных для каждого повстанца: социализм, свобода, революция, атеизм, космополитизм. Согласен, разделяю их. Но смею вас заверить, мое понимание простирается еще дальше. Мне хватило терпения и аналитических способностей, чтобы вникнуть в теорию как следует. Основная пружина прогресса — это техника. Без новой технической базы, без тотальной автоматизации, без общедоступности информации, без новых производительных сил и ресурсов — нового общества не построишь. Вот… Изволите ли видеть, я претендую на то, что понял самый стержень теории. Дальняя цель всей нашей борьбы — расчистить дорогу для технического прогресса, который и обеспечит потребности всех членов общества. Ведь так?
— Вы уяснили сердцевину теории. Это уровень даже не рядовых повстанцев, это уровень кадрового ядра. — с готовностью п о м о г Рэд — Таким образом, вы хотите…
— Да. Все верно. Я мечтаю быть принятым в кадровое ядро, в орден профессиональных революционеров. Думаю, по своим практическим качествам, мировоззрению и теоретическим знаниям… надеюсь… подойду… — сейчас Железнов говорил о сокровенном, во взгляде его читалась мольба — Если нужны доказательства моей дееспособности, за этим дело не станет. Поверьте, это не пустое бахвальство. При возможности… очень вас прошу… передайте мою просьбу Центральному Совету.
Рэд не спешил отвечать, пряча горькую усмешку. Да, полноценное мировоззрение, которое выводило из материализма опору на технику для решения общественных проблем, было одним из требований для кадровых подпольщиков. Но другим требованием этого ордена было безбрачие: только так обеспечивалась мобильность, неподкупность, неуязвимость для шантажа. А у Железнова, после смерти жены, остался сын. Хоть он и учился сейчас в Армарике, за рубежом — но руки у РСБ были длинными… Очевидная уязвимость! Шансы на прием Железнова в кадровое ядро практически нулевые.
'Сейчас его надо обнадежить. Нельзя расхолаживать перед началом дела' — подумал Рэд — 'Пообещаю передать просьбу. '
— Как вы понимаете, не я такие вопросы решаю — развел руками Рэд — Но просьбу вашу передам… Образ жизни у меня кочевой, рисковый… Мало ли что может случиться. Вы ее лучше продублируйте, через разведывательное подразделение. У Крота налажена шифросвязь с Центральным Советом, так что и ваше письмо будет им отправлено по назначению. С большей гарантией, чем устная просьба. Хотя, со своей стороны, постараюсь сделать все возможное.
— Я очень вам благодарен, это крайне важно для меня — Железнов улыбнулся и доверительно раскрыл ладони навстречу собеседнику.
— Что ж, в добрый час. — Рэд широко улыбался, его окрыляло сознание выполненного долга — Повторю, в Урбограде тридцать пять активистов.
— Тридцать пять, на миллионный город. Но и такая горстка, при хорошем руководстве, может творить чудеса.
— Желаю вам победы!
Будущий лидер городской организации Союза Повстанцев извлек из кармана пиджака узкий серебряный портсигар, вынул три сигареты. Аккуратно высыпав табак, он свернул клочки пергамента, исписанные содой, и поместил в пустые гильзы. Свободное пространство сверху вновь набил табаком, вернул сигареты-контейнеры обратно. На письменном столе остались рыжие табачные крупинки. Вместо того, чтобы смахнуть их, Железнов потянулся к пластмассовой головоломке. Подсознательно он тянул время, обдумывая — не упустил ли чего-то важного. Рэд понимающе и выжидательно склонил голову набок.
Помолчав минуты три, Железнов завернул последний угол мудреного пазла, и решительно встал из-за стола.
Мирный студент Янек, равнодушный к политике, оставил из набора выживания лишь два предмета. Стреляющую ручку, чтобы покончить с гонителем — и отравленную ампулу, чтобы умереть.
Нет следствий без причин. Значит, и у такого поведения, неадекватного по общим меркам, были свои резоны. Обыватель махнул бы рукой: 'мальчик потерял рассудок'. Это объяснение ничего не объясняет.
Не объясняет и справочник, с его наукообразием: 'сумеречное состояние… неспровоцированный эпизод поведения, грозящего убийствами, телесными повреждениями или разрушениями. Часто сопровождается также саморазрушительным поведением, нанесением себе травм, вплоть до суицида'.
Неспровоцированный? Сомнительно… Ведь еще две недели назад, до того как впервые в жизни отправиться на митинг, Янек не помышлял об убийстве и самоубийстве.
Да и сейчас, монотонно шагая по урбоградским улицам навстречу гибели, он не трепетал от ярости. Напротив, в его душе царила холодная пустота и обреченность.
Биохимик, не разводя гнилой достоевщины, сухо пояснил бы: 'Эндорфинный дисбаланс! Угнетение метаболизма, ведущее к депрессии.'
Физиолог бы прибавил: 'Такое о происходит, когда не удовлетворены базовые потребности, срывается программа социального самоутверждения. Отсюда тоска, страх, нежелание жить.'
Но что же именно 'не удовлетворялось'? Почему Янек впал в депрессию молниеносно? Почему он не ограничился собственным уходом, а решился на покушение? Почему в мишени он выбрал не случайного прохожего, а лейтенанта Подлейшина?
