его двигателей, прилаживая по схеме деталь за деталью: винты и лопасти, камеры сгорания и насосы, клапаны и шестерни.
***
Машина исправно крутилась и после смерти механика, собравшего ее.
Валентин Клигин, 'золотое перо Урбограда', набрасывал этим вечером концепцию пропаганды. Артур Новиков, будущий редактор тайной газеты, отходил от шока, вызванного смертью его соседа, и возвращался мыслью к компоновке номера. Водитель Каршипаев, в замасленной спецовке, шел из гаража, весело напевая: сегодня он раздобыл жестяные листы для оборудования двойных стен микроавтобуса. Задержавшись на работе в мэрии, клерк Ермаков перебирал исписанные мелким почерком листы с адресами и паспортными данными горожан. Химик Руслан Ахримов мыл перед ужином руки, тщетно пытаясь оттереть с ладоней желтые кислотные пятна. Типографщик Иван Изотов, развалившись на диване, листал техническое руководство по офсетным и трафаретным машинам печати. На тайных квартирах скрывались бойцы 'группы действия', пережидая грозу полицейской операции. Контрразведчик силовой группы, Владимир Светлов, которого партизаны не знали, обсуждал с Игорем Харнакиным будущий контрольный маршрут. Мирно дремал связник Фальков, владелец медовой лавки, превращенной в 'почтовый ящик'. Раздумывал о будущих соратниках Никита Доброумов, исследователь уникальной технологии, решивший сегодня порвать с гнусной РСБ и примкнуть к подполью. А двоюродный брат Чершевского, доктор Алексей, давший согласие укрывать и лечить раненых партизан, быстрым шагом направлялся к брату, чтобы сообщить ему новость об убийстве офицера РСБ (выпуск криминальной хроники он случайно увидел на уличном телевизионном табло; через пятнадцать минут после его ухода в квартиру Алексея бесшумно вошла спецгруппа; обыск ничего не дал: оглядев тесное книгохранилище, сыщик вздохнул, смел со столика рыжие крупинки табака, и отправился по другому адресу). Между тем, прежние вербовщики подполья: Зернов, Ваюршин и Дареславец — готовились к отъезду, уступая место новой команде.
Не зная имен подпольщиков, Чершевский пытался реконструировать саму логику их взаимоотношений, потоки информации, денег, прессы, взаимодействие подразделений и звеньев.
'Возможно, я ошибаюсь'— думал он — 'Возможно, моя схема несовершенна. Но если я не предложу ее, велика опасность что этого не сделает никто. Ведь до сих пор мне не доводилось видеть таких книг… Наверное, это не случайно. Тут нужна определенная дерзость. Конечно, о публикации романа в условиях даже нынешней Рабсии и речи быть не может. Книгу запретят. Ничего, ее издадут повстанцы в тайных типографиях. Возможно, у меня будут неприятности. Но в моем возрасте это уже не страшно… Мой роман, скорее всего, последний. Лебединая песня. Если революция не произойдет, и цензура укрепится — даже из компьютерной сети мою книгу вытравят. Хотя повстанцы периодически будут закидывать ее в киберпространство: у них есть команды хакеров. Эх, как хотелось бы крикнуть читателю: скачивай роман, пока не поздно! Не читай из сети, скачивай на диск! Так-то сохраннее будет!'
Литератор знал, что в такой стране и в такое время так писать нельзя — и писал именно так.
Он ждал от аудитории не только пассивного чтения. Николай призывал читателя к сотворчеству и собеседованию с книгой. А если бы кто-то из молодых создал лучшую схему чем он, или написал роман на революционную тему — лучший, чем вышел у него — писатель был бы счастлив. Значит, тема увлекает, задевает за живое, заставляет думать. Не страшно, если мысль юных беспощадно оценит труд и вклад его самого — молодым жить, молодым идти вперед. Кто может, пусть сделает лучше.
Чершевский вдруг решил, что отдаст роман в подпольные издательства без указания имени, даже без авторского псевдонима. Известность его и так велика. Движет им не корыстный интерес, не личное честолюбие — его книга должна стать всеобщим достоянием, служить прогрессу родной планеты.
'А как завершить мою книгу?' — Николай задумался и щелкнул пальцами — 'Нашел! Тою же фразой, что начнет круговерть событий!'
Пронзительный, нетерпеливый, внезапный звонок грубо вырвал писателя из волшебного мира сцен и образов. Двоюродный брат его, доктор Алексей Чершевский, вбежал в кабинет, и возбужденно жестикулируя, поведал горячую новость: о недавнем убийстве лейтенанта РСБ, о полицейской операции, о розысках Рэда, о собранной в подпольных лабораториях стреляющей авторучке.
Николай, оторвавшись от книги, мгновенно осознал: война добра и зла, прогресса и реакции уже пришла на сонные улицы Урбограда. Сегодня на этом участке фронта прозвучал первый выстрел.
КОНЕЦ ПЕРВОЙ КНИГИ
Примечания
1
Повесть во многом автобиографична. Янек Батуронис - вымышленный персонаж, а событие, подобное описанному, произошло с автором 22 января 2005 года. - прим. авт.
2
Новиков цитирует по памяти книгу С.М. Кравчинского 'Подпольная Россия' - прим. авт.
3
На планете Мезля кровь угнетателей действительно чуть отличалась по цвету от красной крови угнетенных. Реакционеры утверждали, что их кровь голубая, но знаменитый мезлянский врач в 3837 году открыл, что кровь негодяев черная. Результаты своих исследований медик изложил в стихотворной форме.- прим. авт.
4
Нелюдями (инопланетянами) были, строго говоря, все жители планеты Мезля. Но перечисленные в этом абзаце были нелюдями в куда большей степени, чем угнетенные мезляне. Последние даже назвали себя между собой 'людьми', а угнетателей продолжали называть нелюдями - прим. авт.
5
Имеется в виду, конечно, Н.Г. Чернышевский, тоже писавший завуалированно. - прим. авт.
