Все стрельцы находятся в крепости: если Бергарский купится на показную силу внешнего укрепления (а то вдруг я гранат наготовил да земляные пушки заложил?!) и начнет атаку на южную стену, лехов подпустят поближе, а после хорошенько проредят залпами в упор. Правда, если штурм после этого не захлебнется, отбиваться будем саблями… А на валу, когда враг тормознет у гиштанских рогаток, их встретят лишь стрелы стражей.
Единственная моя надежда на победу заключается лишь в том, что лехи, пойдя на штурм, так или иначе завязнут – или на южной стене, или на валу. И вот тогда-то я поведу на вылазку кавалерию, попробую ударить во фланг штурмующей пехоты и смешать ее – тогда и конница противника не сможет встретить нас достойно. Н-да, такой вариант действительно возможен – вот только надо быть глупцом, чтобы всерьез рассчитывать, что Эдрик Бергарский его не предусмотрел.
Я остановился перед строем бойцов, внимательно вглядываясь в их светлые, чистые и чуть отрешенные лица… Да, когда готовишься погибнуть за что-то действительно стоящее, можно сказать, святое… в такие моменты воины будто бы перерождаются, обретают вдруг душевные качества, которых сами в себе не подозревали. Например, безрассудную отвагу, готовность жертвовать собой, беспощадную ярость к врагу… Именно это состояние охватило сейчас воинов – и ни в коем случае нельзя позволить его спугнуть. Надо что-то сказать – что-то, что тронет их, разожжет уже родившееся в душе пламя мужества и самопожертвования. Надо что-то сказать… Но именно сейчас слова отчего-то застревают в горле, а голова совершенно пуста!
– Гонец от лехов!
Мысленно поблагодарив так удачно посланного Бергарским посланца, я поднялся на гребень вала. От порядков противника действительно отделился статный воин на крупном, ослепительно-белом (скорее даже снежно-белом) жеребце.
– Нет, это не гонец…
А фигура-то воина мне знакома… Очень даже знакома!
– Коня мне!
Торог сильно сдал с нашей последней встречи: горящие когда-то буйным пламенем глаза теперь еле тлеют, чело изрезано множеством морщинок, кожа посерела… Да и вообще, в фигуре знатного бойца и не самого плохого полководца, лучившегося в свое время уверенностью в себе и собственных силах, сквозит теперь какая-то надломленность, обреченность… Интересно, а какие изменения он видит сейчас во мне?
Осень 760 г. от основания Белой Кии
Замок степной стражи Барс
Великий князь Рогоры Торог Корг
Да, Аджей возмужал… Сейчас на меня внимательно и изучающе смотрит не молодой и неопытный волчонок, коим он когда-то был и коим его именует Бергарский, нет. Передо мной заматеревший хищник, по праву занявший место вождя стаи. По спине пробежал легкий холодок, ибо, оценивая любого мужчину, я неизменно прикидываю: а справился бы я с ним в схватке? Так вот, если раньше мой опыт, интуиция, чуйка бывалого бойца подсказывали – что да, справился бы, то сейчас… Сейчас никакой уверенности нет – отсюда и холодок.
– Здравствуй, Аджей.
– И тебе не хворать, мой названый брат…
В глазах зятя заиграла вдруг уже давно знакомая ирония, и неожиданно словно пелена спала – я увидел его таким, каким он и был на свадьбе сестры: добрым, отзывчивым, честным, немного стесняющимся и оттого чувствовавшим себя несколько неловко. Правда, тогда я был готов выпустить ему кишки (за то, что мальчишка поднял руку на моего отца), но все же первое впечатление осталось в памяти. И потому я не смог сдержать откуда ни возьмись появившуюся на губах улыбку.
– Хех, брат, а ты заматерел!
Аджей, словно и не было этих кратких мгновений прохлады, широко улыбнулся в ответ:
– Ну если ты понимаешь под этим «состарился», то и я могу отвесить тебе точно такой же комплимент!
– Ах ты, зараза!
Несколько секунд мы по-доброму усмехаемся, уже без лишней настороженности разглядывая друг друга… Но вот улыбка медленно сползает с уст названого брата.
– С чем пожаловал, Торог?
– Ты знаешь… Подчинитесь мне и признайте великим князем Рогоры – и лехи уйдут.
– Нет.
От спокойного и невозмутимого ответа Аджея внутри у меня что-то оборвалось. Но все же я попытался до него достучаться:
– Послушай, ты не понимаешь…
– Нет, брат, это ты не понимаешь, – глаза родственника вмиг словно заледенели, – что лехи предадут нас при любом раскладе. Они не сдержали своих обещаний ни тебе, ни отцу – и, поверь, обманут снова. Не будет никакого Великого княжества – лишь жалкая, раздробленная на баронства все та же нищая Рогора, край ссылки для неудачников-дворян…
Из внезапно пересохшего горла (будто в душе не думал так же!) я все же вытолкнул унизительные слова признания:
– Если вы не подчинитесь, а лехи проиграют битву, мою семью ждет жестокая казнь.
Аджей на мгновение опустил взгляд.
– Я понимаю тебя, Торог, как муж и отец, и всем сердцем сочувствую. Более того, будь я на твоем месте – и вряд ли бы нашел в себе душевные силы поступить иначе. Но, брат, я не на твоем месте. Отступим сейчас – и все, ради чего боролся твой отец, ради чего мы с тобой сражались – все пойдет прахом. Не будь я во главе этих людей… Многие из них пришли сражаться, уже потеряв любимых. Сегодня у них есть шанс отомстить врагу за их гибель. И я просто не имею морального права отказаться сегодня от борьбы – как принц и наследник короля Рогоры!
– Что ж, – я неспешно просунул правую руку в темляк {47} сабли, – тогда тебе придется меня убить. Ибо отступить я просто не могу, а моя смерть, возможно, я повторюсь, возможно, купит королевское помилование моей жене и сыну. Но, Аджей, – я потянул саблю из ножен, – я не хочу сегодня умирать. И как бы там ни было, мне, может быть, повезет – и хотя бы в этот раз лехи сдержат свое слово.
– Что же, – принц Рогоры одним хищным движением выхватил клинок, – да будет так! А ведь ты никогда не любил меня, Торог…
– Спорное суждение!
Клинки скрестились с металлическим лязгом, рассеивая оранжевые искры. Кисть отозвалась болью от крепкого удара – кажется, силы равны…
– Стойте! Именем Рогоры {48}, стойте!!!
Примечания
1 Выдержка из работы Некара, придворного летописца барона Корга (глава 8):
«Древняя (Белая) Кия, столица былинной Рогоры, была огромным даже по современным меркам городом-крепостью с населением в несколько десятков тысяч человек. Неслучайно дата ее основания стала отчетной для летосчисления в Рогоре. На рассвете государства, в которое входили земли на десятки верст к северу от Каменного предела и к югу
