За ним потянулись остальные. Стук в дверь раздаётся чуть ли не каждые полчаса, и Хасанов вновь и вновь откладывает книгу.
Спрашивают:
- Слушай, а он и правда связался с чуваками из какого-то там сопротивления? Ух ты! Как в кино. И что, его правда поймали? И что он? Как? В порядке?
Айрат, татарчонок из тридцать первой комнаты, восторженно расспрашивал, как ему найти “этих парнишек”.
Притащился Миша с двумя баклажками пива, говорит:
- Давай сюда этого больного. Щас лечить будем.
Для Миши прийти к кому-то с бухлом - широчайший шаг, и Ислам немного оттаивает. Тем не менее Михаила он тоже не впускает. Кивает на бутылки:
- Пусть пока полежат. Если ближайшая пара дней и курево его не убьют, будем добивать твоими средствами.
Многие приходят сразу по двое или по трое. Вроде как не так страшно. Хасанову противно смотреть на полные любопытства и трусливого восторга рожи, и он отделывается односложными ответами и закрывает дверь.
Под конец дня Ислам в своём вертящемся кресле начинает чувствовать себя врачом-терапевтом, отработавшим полный рабочий день.
И когда Хасанов собирается вздохнуть, а кружка умоляет заполнить её кофе с молоком, заявляется последний пациент.
Слава нетерпеливо топчется на пороге, белое лицо тонет в клетчатой кепке, сам в лёгкой джинсовой куртке со множеством карманов и в рабочих штанах на лямках. В руках китайская матерчатая сумка в синюю клетку, ручки тянутся под её весом, вот-вот порвутся.
- Как ты, приятель? - бросает он затылку Яно.
Слава опускает к ногам сумку, нетерпеливо разминает пальцы. Оглядывается, деловитость в каждом жесте, даже взгляд полон вдохновения, прям и, словно железный прут, способен сокрушить всю комнату.
- Привет, - бросает он Исламу. - Приступим?
Хасанов собирает в пучок оторопь.
- Я знаю, что нужно сделать.
Слава деловито прохаживается по комнате. Не разулся, и за ним остаются мокрые отпечатки подошв.
- Что?
- У тебя очень удобное положение, друг мой. Очень, - Ислам ощущает на плече жёсткую ладонь Славы. - Счастливчик. Звёзды тебя любят.
- В астрологи подался или в гадалки?
Ислам косится на китайскую сумку у двери: судя по ней, всё-таки в гадалки.
- Ни фига! Ничего подобного! Я стратег. И я хорошенько покрутил бы хвост всей этой ситуации, будь я на твоём месте. Но раз ты на моём, буду оставаться в тени и ворочать оттуда делами.
- Ты что, всё ещё пьяный? - с плохо скрываемой брезгливостью спрашивает Ислам. Щетинится на Славу пучком оторопи.
- Я уже пьян, мой друг.
Поворачивается, и Хасанов видит под козырьком кепки две злые искорки.
- Это я сказал всем, что наш Яно герой. Это так, к слову. Ты наверняка удивлялся, откуда столько посетителей.
- Сказал?
- Повесил в курилке объявление. Можешь, кстати, пойти почитать. Там написано, что он был покалечен за правое дело нашей доблестной милицией.
- Ты соображаешь, что делаешь?
- Конечно, соображаю. И мы с тобой должны будем действовать быстро. Если уж он ничего не соображает…
- Он соображает! - забывшись, Ислам тычет пальцем в Яно. Тот не подаёт признаков жизни, только плечи, кажется, завернул в себя ещё больше. - И ты не подумал спросить его, а не меня?
Слава корчит пренебрежительную рожу.
- Смотри. У нас здесь парень с промытыми мозгами… я не психолог, не знаю, как это правильно называется. Студент, забитый ментами, правительственными шавками до полусмерти, студент, наш собрат… Плохо, что иностранец, лучше бы, конечно, русского… ну ладно. Пусть будет европеец. По-русски он шпарит хорошо, никто не отличит. У нас есть шанс поднять всю общагу. Взорвать, как кочку с миной. Слышал о волнениях во Франции? В Германии? В Китае? Так вот, у нас будет то же самое, даже круче. Я уже звякнул паре знакомых “наших” журналистов и отправил письма в несколько мажорских газет. Может, кто и поведётся.
Слава вышагивает взад и вперёд по комнате, бьёт кулаком в ладонь. Кепку он бросил на диван, волосы стоят дыбом от статического электричества.
- Оглянись. Всё вокруг - это связка тротила. Ни больше ни меньше. Мы ждём - и боимся, что всё это полыхнёт. Ищем фитиль - и топчемся по нему ногами. Ну? Что ты думаешь?
- Думаю, ты позавчера зря курил эту гадость. Выход вон там.
- Да иди ты, - беззлобно отзывается Слава. - У нас тут наконец серьёзный шанс откусить всем этим козлам нос, а он шутить изволит-с…
- Иди сам, - говорит Ислам.
Сумка и вправду тяжёлая. Что он туда напихал, помимо алкоголя и марь ванны? Наверняка мобильная полиграфия. Или портативная станция для связи с Америкой. Иначе откуда этот тип получает свою траву и здравые идеи? Они-то это проходили ещё в шестидесятых…
Ислам открывает дверь и выбрасывает сумку в коридор.
- Чурка грёбаная! - орёт Слава сквозь грохот. - Ты соображаешь, что делаешь?
Хасанов разворачивается, и кулак скользит по лицу Славы, задевая костяшками щёку.
Ислам, по сути, никогда в жизни и не дрался. Небольшие потасовки в детстве, когда мальчишками бились дворами за спорный гол на пыльной, нагретой солнцем поляне, где одни ворота из прибитой между двумя тополями перекладины были всегда на пол-ладони шире других - из автомобильных покрышек - не в счёт.
Но сам - не дрался никогда.
Удар получился паршивый, совсем не так били парни в кино. Но Славе оказалось достаточно, и он кубарем вылетает следом за своей сумкой. Прижимает её к груди, и Ислам видит его лицо, красное, с багровыми отметинами там, куда попал кулак, со злыми светлыми глазами.
Он всхлипывает, запрокидывает голову, пытаясь нейтрализовать течь в носу, подбородок трясётся.
- Зачем, ну? Хасанов, ты дурак. Нормальный мужик же.
Ислам не находит, что ответить. Слава, похожий на обиженного ребёнка, всё так же прижимая к себе сумку и сгорбившись, уходит по коридору. Только сейчас Ислам замечает, какая тишина наступила вокруг. Радио и музыка в номерах поутихли, в гостиной как-то быстро завяли разговоры и смех.
В среду Хасанов чуть не за шкирку потащил Яно на лекцию. Сгружает за парту, а сам выбегает в оставшиеся до звонка пять минут на крыльцо - курить, где буквально за руку ловит Наташу.
- Такой большой, а ещё в дядю веришь, - фыркает она.
Девушка выглядит смущённой. Не такая развязная и фривольная, как раньше, вся подтянута, напряжена, и глаза всё время смотрят вниз. Как будто навесила на себя большой замок, закрылась в сундуке. Не для того чтобы защититься от окружающего - укрыть мир от себя.
На ней юбка до
