Когда он очнулся, художников уже не было, зато на коленях лежало несколько пятидесятирублёвых бумажек, прижатых, чтобы не унесло ветром, пустой консервной банкой. Холод запустил длинные пальцы под пиджак, пожарные лестницы выделялись на фоне кирпичной стены и неба (такого же цвета), как шрамы. Казалось, вот-вот наступит утро… вот-вот, но не прямо сейчас. Виктор Иванович поднял себя на ноги и заставил шагать домой. Кости ломило - то, что он принял бы прежде за разрушающие организм явления, горькую пилюлю старости, которая медленно растворяется внутри его тела, теперь было чем-то другим, чем-то, больше похожим на зуд завтрашнего дня, словно вот-вот должно случиться что-то великое, что изменит твою жизнь навсегда.
И старик верил этому чувству. Он болел, но это была хорошая болезнь.
Мишка во дворе спрашивал: “Что с тобой случилось, Иваныч? Ходишь как сам не свой. Слышал, ты грохнулся в тот вторник посреди дороги. Может, ты там и мозги оставил? Может, стоит сходить поискать?”.
- А вдруг я себя нашёл? - ворчливо отвечал Виктор Иванович.
Старик был на том же месте и на следующую ночь, когда художники-водолазы вновь спустились на невообразимые глубины, где он, придонная каракатица, теперь обитал. На этот раз они его не заметили - всё внимание было сосредоточено на картине, обновке придонного царства, где пятна цвета накладывались друг на друга и придавали планетам и созвездиям вектора движения. “Космос, - подумал Виктор Иванович. - Что ж… я никогда не смел подумать о том, что мог бы стать космонавтом. Впрочем, я никогда не смел подумать и о том, что стану художником”. Они добавили несколько штрихов сверху, работая тихо, молчаливо - только трафареты стукались друг об друга с глухим звуком.
Когда они удалились, Виктор Иванович, всколыхнув придонный ил и спугнув тощего помоечного кота, выбрался из своего укрытия и пошёл следом. У художников были припрятаны велосипеды, Виктор Иванович же воспользовался скутером, хозяин которого пошёл в ларёк купить пива, неосмотрительно оставив ключи в замке зажигания и даже не заглушив мотор. Несмотря на то, что старик не садился за руль транспортного средства с девяносто третьего, когда продал свою “Волгу”, он легко разобрался с управлением и к тому времени, как незадачливый хозяин открыл рот, чтобы закричать, уже скрылся за углом.
Ночные велосипедисты привели его на Шаболовку. Он было потерял их, когда звяканье велосипедной цепи и скрип оси растворились в каком-то из переулков, но в конце концов нашёл по едва ощутимому флёру, разлитому в воздухе: там был растворитель для краски и что-то ещё, от чего в груди у Виктора Ивановича становилось тепло - так, будто возле сердца оборвался какой-то сосудик.
Здесь был бетонный забор, а за ним, судя по гулу, трасса. Был какой-то нежилой и, судя по всему, давно заброшенный ангар. Дальше - ещё один забор, из-за которого торчали рога трамваев, будто обитатели городских джунглей собрались там на водопой. Виктор Иванович вспомнил, что там располагается трамвайное депо. Несколько нелепых двухэтажных домов с заколоченными окнами, а ещё - стоящий на спущенных шинах доисторический ящер, на морде у которого было выгравировано: “ЛиАЗ”. На пухлых боках его не было живого места, будто его накрыли ковром с бешкекских базаров.
- Вот это да! - сказал себе Виктор Иванович. Он не мог даже представить, что в Москве есть такие места, как и то, что он будет восхищаться подобными трущобами.
Здесь было несколько человек, они сидели на ступенях одного из заколоченных домов, под пыльным, похожим на медвежью лапу, фонарём. Огоньки сигарет мерцали, словно летающие над невидимым костром искры. Среди них были и велосипедисты: транспортные их средства сложены возле одной из стен. Увидев старика и узнав его, они насторожились, явно ожидая подвоха.
- Ты не заблудился ли, папаша? - крикнул кто-то.
Виктор Иванович приблизился, бессмысленно разевая рот, как рыба, брошенная из аквариума в пруд. Наконец он справился с собой и сказал, кивнув на граффити.
- Я хочу рисовать.
Он увидел, как ребята снисходительно заулыбались, переглядываясь.
- Куда тебе, дед. Ты же уже старый, - сказал здоровяк с косматой, неопрятной бородкой. Лицо у него было рябое - сначала старик решил, что это угревая болезнь, но позже, приглядевшись, опознал там крапинки синей краски. Это был, определённо, один их тех, кого он только что преследовал.
Молодые люди вернулись к своим сигаретам, решив, что чудной старик сейчас развернётся и уйдёт восвояси. До чего странные люди!
Чтобы вернуть их внимание, Виктор Иванович полез в карман и извлёк ворох мятых бумажек.
- Вы забыли это.
Одна из девушек смутилась.
- Это для вас.
- Я что, похож на попрошайку? - закричал Виктор Иванович. Сейчас старый он и новый говорили одновременно: он не принял бы подачки ни тогда, ни сейчас.
- А на кого же ты ещё похож? - холодно спросил один из парней. Этот - с длинными светлыми волосами, по моде восьмидесятых, а линия подбородка и крылья носа - изящны, как изгибы старинной вазы. Такие черты куда больше подошли бы женскому полу, и, словно понимая это, молодой человек компенсировал это характером.
Виктор Иванович вскинул голову. Вот и ещё одно отличие между позавчерашним стариком и стариком теперешним - тот спокойно возлежал на перинах своей старости, и если уж вынужден был с них привстать, чтобы сказать кому-то что-то резкое, то скоро без сил опускался обратно. Теперешний Виктор Иванович другой. Он готов был кромсать эту перину и всех, кто подвернётся заодно под руку, пускать пух по ветру.
- На того же, на кого и вы, - резко сказал он. - Думаешь, вот ты, волосатый, похож на добропорядочного члена общества?
Сделав несколько шагов, старик скомкал деньги и швырнул девушке в лицо. Сказал, хрипя, как больная ворона:
- Я хочу увидеть, как вы рисуете эти картины. Откуда вы их берёте? Вам они снятся? Это оттуда столько красок, оттуда эти лица и пейзажи, да? Я не вижу сны, я вижу только черноту. Хочу её закрасить.
Здоровяк подошёл к старику, угрожающе двигая плечами.
- Да откуда ты только взялся? - сказал он и, взяв его за воротник, поволок прочь.
- Не трогай
