- Что это ты вдруг полюбил там бывать?
- Не знаю.
Растерянно улыбается, сидя посреди кушетки. Он теперь садится ровно посередине, так, чтобы когда она продавливается, края поднимались с каждой стороны одинаково. Ревностно следит, насколько поднимаются края и, если неравномерно, сдвигается в ту или иную сторону. Руки прячет между коленями и смотрит снизу вверх на Хасанова сквозь стёкла своих очков.
- Я стараюсь для тебя и Наташи, - сурово говорит Ислам. Прохаживается по комнате, когда проходит мимо своего стола или стола Яно, начинает нервно переставлять там предметы. - У меня больше никого, кроме вас двоих, нет. Мы же стараемся все вместе, помнишь?
- Да. Я помню, - улыбается.
- Я сам люблю побыть один, сам с собой. Но теперь пытаюсь найти себя в других людях. Их теперь много, и это очень сложно.
- Да.
Поднимается туда вновь и вновь, проводит там целые часы, сидя на табуретке и уставившись в окно в то время, как на коленях сопит кот. Иногда держит руки на трубах и, прикрыв глаза, слушает ток ветра.
- Эти такие смешные, - говорит он, когда Хасанов поднимается к нему в свободные минуты. - Как будто у меня в руках железный ветер. Попробуй.
- Не хочу. Мне кажется, ты слишком беспечен.
Впрочем - а когда это он был другим? Ислам пробует вспомнить и в конце концов начинает злиться на себя. Не говоря больше ни слова, выходит, хлопая дверью и оставляя брата за его медитативным, бесполезным занятием. Думает, что пора бы проверить телефон.
Телефон Ислам, как и многие другие, отключил и бросил в комнате, в одном из ящиков стола. Так получилось, что все избавились от телефонов уже в первую пару дней. Отключили, запихали в самые дальние углы комнат. И каждый вновь приходящий в первую очередь избавлялся от своего телефона. Может быть, подействовала атмосфера здания с открытыми дверьми. Возможно, ребята хотели избежать неприятного разговора с родными, решить проблему обычным подростковым методом - сунуть голову в песок. Неизвестно, верно это или нет, Паша даже предложил устроить своего рода отречение от внешнего мира: запускать мобильники из окна третьего этажа. А заодно и соревноваться: кто дальше докинет. Или прицельно метать в проезжающие машины, в прохожих, в бродячих собак - куда угодно, лишь бы было веселее. Пошутили-пошутили, однако эта идея так и не получила воплощения.
Тем не менее почти каждый раз в пару дней наведывался к своему храму связи. Ходили, как к любовницам, тихо-тихо отлучались из компании и через некоторое время являлись обратно, пряча руки в карманах и безмятежно насвистывая. Однако в глазах каждого бликом мелькал квадратик дисплея. Иные включали телефоны и просматривали сообщения перед сном, скрывшись под одеялами.
Ислам вспоминал о мобильнике редко. Когда вспоминал и возвращал на пару минут нокию к жизни, туда сыпались сообщения от Сонг либо от кого-то из оставшихся снаружи друзей. На смски он не отвечал, ждал сообщения о неотвеченных вызовах - те всегда приходили с запозданием - и выключал телефон. Вызовы были от родных или с каких-то незнакомых номеров. На телефоне не было денег, да и перезванивать не больно-то хотелось.
Он едва не отправил это сообщение в корзину вместе с остальными. Тот же привет от робота, “Вам звонили…”, хоть бы поменяли к весне на что-нибудь более весёлое или сочинили пять-шесть разных шаблонов, неужели так трудно? Но вот номер… номер до боли знаком. Да, он стёр его тогда, но… Теперь этот номер снова перед глазами, и веки нестерпимо начинают чесаться. В животе что-то обрывается, и Хасанов стискивает зубы, цепляется за телефон, вглядываясь в цифры на экране.
Она звонила… вчера, в 23:48. Целый один раз, но звонила. Почти ночью. Что же это? Она никогда раньше не звонила - сама.
- Что у тебя случилось? - говорит сквозь зубы Ислам.
Вечером он попросил дежурного бегунка кинуть ему денег на телефон и потом нарезал круги по комнате, ожидая, пока деньги дойдут. Бил в нетерпении кулаком в ладонь, и Наташа, которая заглянула за какой-то вещью, обвинила его в том, что он изводит себя на всякие мелочи, что ему нужно успокоиться, лечь и выпить зелёного чаю. И растворилась, прежде чем он успел спросить с претензией, что она, собственно, имеет в виду.
Это подействовало. Точно ведро холодной воды на голову. Ислам стоит, глупо улыбается вслед и думает: в этом вся Наташка. За это я её и люблю. Иногда. За ту лёгкость, которой она способна одной фразой разрушить так тщательно выстроенную проблему.
Он так и не перезвонил. Потаскал немного телефон в кармане, потом выключил, затем забыл на столике в гостиной третьего этажа, и Миша принёс его только на следующий день.
- Тебе он что, не нужен совсем?
- Нужен. Мне нужно сделать один важный звонок.
Однако звонок он так и не сделал. Телефон вернулся обратно, в темноту выдвижного ящика, к таблеткам от температуры, батарее не пишущих шариковых ручек и вороху трамвайных билетиков.
По ночам, когда минуты, подобно армии муравьёв, облепляют его, готовясь поднять и утащить в мир снов, Хасанов думает, что хорошо бы всё-таки включить телефон и набрать её номер. Может быть, назавтра он так и поступит. И уж точно он так поступит, если она позвонит ещё раз.
Глава 25
История со студентами получила продолжение через пару дней.
Возможно, этому способствовали “письма из-за границы”, блог, который Лёня вёл в ЖЖ. Количество его читателей за несколько дней превысило пять сотен человек, комментарии исчислялись сотнями. Несмотря на позицию Гоши, который на каждую мелочь отпускал по нескольку камешков критики из своей пропахшей стиральным порошком рогатки - собственного блога, сочувствующих находилось довольно много. “Здесь нет никаких законов, - писал он. - Полная анархия, и хоть никто никого не бьёт, не дерётся и почти не ругаются матом, мне приходится довольно нелегко. Я ведь руководил этажом. Когда-то все эти ребята были вполне хорошими. Может быть, не всегда, но подчинялись общественным нормам поведения. Учились. Хотя к их чести скажу, что они и сейчас учатся. Даже, наверное, больше, чем раньше.
