– Не уходи.
И столько мольбы было, что я не смогла возмутиться и встать, когда Он опустил голову мне на колени. Только залилась краской, казалось, до кончиков пальцев, и на миг задохнулась от возмущения и нежности. Я слышала Его мысли, в этом не было никакого иного смысла, и я смирилась.
Леди Амалии пришлось стучать повторно, прежде, чем она услышала ответ Александра с разрешением войти. Король стремительно встал и вернул щиты, прежде, чем отворилась дверь, но ректор все равно нахмурилась и повела плечом, словно что-то её тревожит. Я встала сразу же вслед за Александром. Не положено сидеть, когда Его Величество на ногах.
– Прошу прощения, что отвлекаю, но мужчина внизу просил передать, что очень Вас ждет, – ректор присела в глубоком уважительном реверансе.
– Спасибо, леди, я уже ухожу. Леди Лира, – Король обернулся ко мне, тепло улыбаясь. – Вы сегодня мне очень помогли. Благодарю Вас. Надеюсь, в следующий раз вы позволите отплатить вам за эту услугу.
Я вспыхнула. Неужели Он думает, что я согласилась ему помочь из-за обещания ответной услуги?! Но, поймав его насмешливый лукавый взгляд, поняла. Это было всего лишь завуалированное приглашение на следующую встречу. Неужели при дворе все разъясняются так замысловато и запутанно? Но отказать я не нашла в себе сил. Да и могла бы?
– Почту за честь, – я присела в реверансе, сердце гулко билось в груди, а ноги, казалось, вот-вот подогнуться. Почему встречи с Ним всегда такие волнительные?
«Буду очень ждать, душа моя».
Он ушёл, оставив меня с ректором в кабинете вдвоем. Щёки горели, я никак не могла вспомнить, как правильно дышать.
– Леди Лира, у вас дрожат пальцы. Присядьте. Вот, возьмите, чай с мятой. Очень помогает после сложных разговоров, – ректор протянула мне кружку с ароматным напитком. Уже из другого сервиза. Всё, что было до этого на столе, исчезло, кроме моей веточки для гербария. Она нетронутая лежала на краю стола, там, где я её оставила. Откуда взялся новый чайник и куда делось всё остальное, я не заметила, поглощенная мыслями.
– Спасибо.
Мы пили чай в молчании. Потом я поблагодарила леди Амалию за чай, спросила разрешения уйти и, получив его, отправилась в свою комнату за тетрадями. И только тут поняла, ЧТО я забыла сделать. Я забыла поставить щиты.
Леди Амалия постоянно носила щит, закрывающий её мысли от посторонних. Если прислушиваться, кажется, будто ректор ежеминутно думает о благополучии вверенного ей Института. А если специально не заглядывать в мысли, то ничего и не слышно.
Но в коридоре ходили люди. Вокруг сновали ученицы, проходили преподаватели, спешно пробегала прислуга. А ещё люди поднимались и спускались по лестницам, сидели в аудиториях. И я их всех слышала.
Это было иначе, чем в день моего приезда. Я уже не боялась. И, выйдя от леди Амалии, была так занята своими мыслями, что приняла окружающий шум за простые разговоры. И только когда на краю сознания мелькнуло что-то скользкое, я очнулась. В первый миг растерялась. Потом отошла в сторонку, к стене, чтобы никому не мешать, и попыталась отрешиться от чужих мыслей, чтобы вернуть на место щиты. Но я слишком чётко слышала окружающих, и их было очень много. Удивительно, но чужие мысли не сливались в гул, как если бы все разом заговорили вслух. Нет, каждая мысль была отдельной, ясной, и все они ломились в моё сознание. Я зажмурилась. Через минуту удалось поставить щит, отсеивающий глубинные мысли. Стало немного тише. Щит, отсеивающий текущие потребности – голод, жажду и прочие, – тоже получилось поднять, но с огромным усилием. Решив, что в безлюдном месте будет проще сосредоточиться, я поспешила в свою комнату. От шума и ментальных усилий, как называл такие действия профессор Сардер, разболелась голова. В жилом корпусе почти никого не было – прислуга уже закончила работу, ученицы были на занятиях. В комнате стояла тишина. Я присела на кровать, попыталась вспомнить схемы, которые мы чертили с профессором. В висках кольнуло болью. Я вздохнула и сделала еще одну попытку вернуть щиты. Кажется, что-то получилось. Я налила воды из кувшина. Глотнула. Голова по-прежнему болела. Сидеть в комнате больше смысла не было, так или иначе надо было идти на занятия. И если я радовалась с утра, что сегодня только светские уроки – музицирование, пение, изящные манеры, танцы, – то теперь я бы предпочла решать задачи в тишине класса.
Дойдя до учебного корпуса, я поняла, что головная боль сама не уйдет, и зашла в лекарский кабинет. Там помощница лекаря меня внимательно осмотрела, пощупала пульс, заглянула в глаза, горло, попросила показать язык, ощупала шею. А потом дала глотнуть жутко горькую вязкую микстуру.
– Головная боль должна уйти в течение часа. Если вдруг этого не случится, обязательно заходи ко мне, дам тебе другое лекарство.
Выдав ещё несколько общих рекомендаций в питании и поведении в ближайшие два дня, помощница лекаря меня, наконец, отпустила.
Я зашла в класс после звонка. Профессор Эрик, наш преподаватель изящных манер, уже начал урок. Он, как и подобает, держал в руках сложенный веер. Когда леди не может сама понять, в чём ошибка, учитель может кончиком веера отвести её локоть в сторону или приподнять подбородок. Никаких прикосновений на занятиях, кроме танцев, это неприемлемо. Девушки стояли перед профессором полукругом и отрабатывали светские поклоны. Самое сложное в них – это движения кистями рук. Они должны двигаться легко, непринужденно, элегантно, а главное – не нарочито.
Я постаралась проскользнуть к ученицам незаметно. Заняв место с краю, я изобразила светский реверанс, приветствуя профессора и извиняясь за опоздание. Ксания вопросительно подняла брови, стоя на другой стороне полукруга. Я на миг опустила ресницы, обещая рассказать позже. Профессор Эрик кивнул мне в ответ, и я начала повторять упражнение следом за всеми.
– Леди, показываю еще раз. В поклоне не нужно горбиться, не опускайте плечи. Главное – наклон головы. Вот так. Да, леди Розалинда, именно так. Только не забывайте следить
