– Если верить вашему рассказу, а не доверять вам у меня нет оснований, – продолжил Даву, – то русские организовали засаду блестяще. Никогда не слышал о такой тактике.
Маре почувствовал, как ослабла внутри сжимавшая его пружина. Ему удалось! Маршал поверил!
– Это он, ваша светлость!
– Посланец?
– Именно так. Никогда не поверю, что такой план мог придумать командир русских. Мы много раз видели их в бою, где регулярно били. Русские обычно выводят солдат в поле, где они стоят под огнем наших орудий, терпя потери. А здесь военная хитрость, тщательно продуманный план, автор которого будто знал, как поведет себя противник. Наверняка русские сумели разузнать, кто им противостоит, и учли это при планировании засады. Французы действовали бы иначе. Из чего следует вывод: доверять следует только своим.
– Что ж, – сказал Даву, сделав вид, что не заметил шпильку в адрес союзников. – Это только подтверждает прежний приказ. Вам надлежит захватить и доставить мне посланца.
– Но как?! – воскликнул Маре, сообразив, что совершил ошибку, расхвалив гостя из будущего. – Русские егеря сейчас на подходе к Смоленску, если уже не в городе. Захватить и вывезти человека из расположения русской армии? Это невозможно.
– Для императора нет ничего невозможного, – обронил Даву. – Или вы этом сомневаетесь?
– Нет, ваша светлость!
– Вот и выполняйте. У вас найдутся люди, которых можно заслать к русским?
– Поищу.
– Ищите.
– Ваша светлость, – собрался с духом Маре. Следовало отвертеться от опасного поручения. Бог с ними – титулом и чином, жизнь дороже. Он едва ее не потерял. – На пути сюда у меня была возможность обдумать ситуацию. Вы поверили в посланца после того, как я предъявил убедительные доказательства: необычный прибор, показывающий живые картины, ассигнаты из 2009 года, одежду пришельца. Ничего этого у посланца более не осталось – гусары обобрали его до нитки. Его не станут слушать, более того, примут за сумасшедшего. Нет причины опасаться. Армия императора разгромит русских, после чего мы потребуем выдать этого человека.
– На вашем приборе показано, как армия русских вошла в Париж, и вы это сами подтвердили, – покачал головой Даву. – Я не хочу, чтобы такое случилось. Ваш рассказ о разгроме поляков опять же свидетельствует: посланцу удалось найти общий язык с русскими. Он опасен. Не пытайтесь увильнуть, Маре! Понимаю, что задание непростое, но приложите ум и старание. Разрешаю в случае невозможности захватить посланца убить его. Лучше так, чем оставить его русским.
– Понял, ваша светлость! – поклонился Маре.
– Идите! И помните: я жду добрых вестей.
«В конце концов все не так плохо, – подумал полковник, выйдя от маршала. – Убить – это гораздо проще…»
Глава 8
В Залесье мы задержались. Графиня пожелала ехать в Смоленск с егерями, и подготовка к отъезду затянулась. Следовало снарядить в дорогу специальную карету для путешествий – дормез[65]. Определить, кто из дворовых будет сопровождать барыню и ее дочь, подумать о питании и прочих удобствах. О постоялых дворах на предстоящем пути графиня отзывалась дурно. С ее слов, лишь после Смоленска они приобретают приличный вид. К тому же на постоялых дворах может не оказаться свободных мест, что вполне вероятно, учитывая, какие массы людей движутся сейчас в глубь России. Спешнев не решился возражать, я тоже промолчал. Спешить нет нужды. Наполеон подойдет к Смоленску к началу августа по местному календарю, а сейчас – середина июля. Даже пешком успеем – до Смоленска не более двухсот верст.
Похоронили погибших. Егерей, мужиков и зарезанного мальчика – на деревенском кладбище, поляков закопали в лесу. Деревенские не позволили класть «нехристей» на православном кладбище. Мужики вырыли на поляне яму, побросали в нее трупы шеволежеров и засыпали землей. Креста ставить не стали – обойдутся. Доставленный из ближайшего села батюшка отпел православных воинов, за поляков молиться отказался. Спешнев не настаивал. Его представления о чести на религиозные дела не распространялись.
По приказу графини накрыли поминальные столы. Для крестьян и егерей – на лугу, благородным – в доме. По такому случаю забили бычка, не пожалели водки, крупы и хлеба – солдаты и крестьяне остались довольны. Не каждый день перепадает так поесть! А что люди погибли, так война – и без нее мрут. Отношение к смерти здесь иное. Все верят в бога и, следовательно, в загробную жизнь. Солдаты считают, что судьба их предначертана. На пулях и ядрах, от которых суждено пасть, написаны их имена. Вот такой фатализм.
После застолья мы с командиром роты вышли во двор покурить – в доме было душновато. После боя графиня включила меня в ближний круг, и я получил право на табачное довольствие и трубку в подарок, которую с удовольствием раскурил от лучины, поднесенной лакеем. Разместившись во дворе на вынесенных слугами стульях, мы пускали дым к небу, когда подхромал Ефим.
– Дозвольте обратиться, ваше благородие! – сказал, вытянувшись.
– Валяй! – разрешил Спешнев.
– Возьмите меня с собой. Хочу супостата бить.
– Ты же калека, – удивился штабс-капитан. – Вон как ковыляешь! Да и лет тебе сколько? Поди все шестьдесят.
– Пятьдесят, – не согласился Ефим. – В таких годах еще служат. Меня по ранению из артиллерии списали, а его превосходительство к себе забрал. Я еще крепкий, ваше благородие. Что хромаю, не беда: лошадку графиня даст, верхами буду.
– С саблей? – засмеялся Спешнев.
– Зачем? – возразил старый фейерверкер. – С пушечками. Матушка разрешила их забрать. Упряжки дает[66]. Пригожусь.
Спешнев собирался что-то сказать, судя по его лицу, язвительное, но я опередил.
– Оставь нас на минуту, Ефим!
Артиллерист кивнул и отошел в сторону.
– Чего ты хочешь, Платон? – буркнул Спешнев.
– Соглашайся.
– На что нам этот колченогий? И пушки без зарядов?
Не понимает…
– Ты опасался неласковой встречи. Дескать, упрекнут, что отстал от полка и неизвестно, где болтался. А теперь представь: ты возвращаешься с трофеями, среди которых две пушки. Поправь меня, если ошибаюсь, но за такое, вроде, орден причитается?
– Черт! – он хлопнул ладонью себя по колену. – Никак не привыкну к тому, что ты думаешь иначе. Только пушки не трофейные, – добавил, вздохнув. – Не с боя взяты.
– Не важно, – возразил я. – Главное, сам факт. Вышел в полном порядке, с оружием и артиллерией. Наградить, возможно, не наградят, но ругать точно не станут.
– Согласен, – кивнул он и позвал: – Ефим!
Фейерверкер подковылял ближе.
– Как твоя фамилия?
– Кухарев.
– Собирайся в дорогу, Кухарев! Берем тебя до Смоленска, далее видно будет. Обещаю, что похлопочу о зачислении тебя на службу.
– Благодарствую, ваше благородие! – вытянулся фейерверкер. – Не подведу.
– И учти – пушки на тебе! – сказал Спешнев, дав знак Ефиму удалиться.
Мы докурили, и отправились каждый по своим делам. Штабс-капитан – проследить за сборами, я – к
