– Этот… безгорбый называл меня христианской свиньей, – не замедлил я. – Обещал, что будет нас резать. Говорил, что уже купил нож.
– Это правда, мсье? – насторожился следователь.
– Могу подтвердить в суде, – пообещал я.
Это был период громких террористических актов. Европа стояла на ушах. Полиция и спецслужбы искали арабов, расстрелявших посетителей ресторанов в Париже и зрителей концертного зала «Батаклан». Сына пустыни взяли в оборот. Кончилось тем, что обоих выпустили. Араб отказался от обвинений, я сказал, что погорячился и неправильно понял намерения любовника матери. Так посоветовал адвокат. Но от матери пришлось съехать – она выбрала любовника, а потом меня уволили из пожарной части. Во Франции сильные профсоюзы, и кто-то там решил, что негоже иностранцу занимать место, в то время как свои не имеют работы. Можно было пободаться, затеять волынку в суде, но я плюнул и перебрался в Германию – Франция мне опротивела.
Приняли без проблем. У меня имелся вид на жительство во Франции и подтвержденный там же диплом. Немецкий я знал – учил его в школе, а затем самостоятельно. Белорусские медики нередко уезжают в Германию, где их охотно берут – подготовка хорошая. Я тоже собирался, но появилась мать… Начальство меня ценило. В Германии ведь как? Пятница, семнадцать часов. Немец даже гайку не довернет, которую перед этим крутил, – бросит и пойдет мыть руки. Рабочая неделя кончилась, впереди законные выходные. В медицине, конечно, не так, но желающих дежурить в уикенд мало. А тут русский, молодой и одинокий, которому не в напряг. Так прошло два года, но потом я затосковал. Немцы – закрытая нация, чужаков не любят. Тебе будут улыбаться, хлопать по плечу, говорить, какой ты классный специалист, но домой в гости не позовут. Можно завести интрижку с немкой и даже жениться на ней, но для ее семьи ты останешься чужим. Да и, ну их, немок! На лицо ужасные, жадные внутри. Плюнув на Европу, я вернулся в Беларусь.
Родина приняла неласково. Нет, работа нашлась – на медиков в Беларуси спрос. Мне дали комнату в общежитии, коллектив принял нормально. А вот годы работы за границей в медицинский стаж едва зачли, хотя необходимые документы я привез. Дескать, ничего не знаем, неизвестно, чем ты там занимался. Может, туалеты мыл? Смотрели с подозрением: почему вернулся из Европы, когда остальные туда бегут? Наверное, выгнали за косорукость? Меня отправили на курсы повышения квалификации. Там я удивил преподавателей умением работать на современной аппаратуре – белорусские больницы по оснащению уступают немецким, хотя в последнее время это отставание сгладилось. Зачеты сдал с блеском, после чего начальство успокоилось. Потекли будни.
Как-то раз нашу бригаду отправили на выступление реконструкторов в Салтановке. Присутствие на таких мероприятиях скорой помощи – обычное дело. Народ бегает с ружьями с примкнутыми к нам штыками, палит из них, могут и в толпу холостым зарядом из пушки засадить[76] – травмы на таких выступлениях нередки. В тот раз никого не ранили и не покалечили, зато я познакомился с Ильей и другими реконструкторами. Поболтали, обменялись номерами телефонов и адресами электронной почты, стали общаться. И вот тут я заболел. Одинокому мужчине с неудавшейся личной жизнью требуется занятие, отвлекающее от грустных дум, и оно нашлось. Я начал читать книги, смотреть фильмы о Наполеоновских войнах, стал завсегдатаем форумов. На мероприятия реконструкторов ездил уже не по долгу службы, а по своей охоте и за свой счет. Следующим этапом стало бы приобретение формы и реплики ружья. Я копил деньги на них, но планы перечеркнула авария на шоссе М-8…
Вот и все, пожалуй. Остальное не интересно.
* * *Коляска в сопровождении кавалькады всадников в мундирах при эполетах и аксельбантах остановилась на пригорке. Здесь, в двадцати шагах от дороги имелась поляна с окружавшими ее густыми кустами. Они-то и были целью пассажиров коляски: командующего 2-й Западной армией Багратиона, начальника штаба Сен-При и генерал-квартирмейстера Вистицкого 2-го. Пока генералы, отойдя к кустам, справляли нужду, денщики разложили походный столик и сервировали его серебряными кубками и блюдами с закусками. Один из них приготовил флягу с водой и чистое полотенце.
– Перекусим, Петр Иванович? – предложил Вистицкий, когда все трое вернулись к коляске.
– Смоленск скоро, – засомневался Багратион. – Там пообедаем.
– Вдруг не предложат? – пошутил Сен-При, произнося русские слова с заметным прононсом. Французский эмигрант, он уже два десятка лет служил новой родине и неплохо знал ее язык, но в обиходе предпочитал французский – благо в окружении Багратиона его все понимали. Однако с началом вторжения Бонапарта перешел на русский.
– Думаешь? – сощурился Багратион. – Хотя от немца всего ждать можно.
Все трое рассмеялись немудреной шутке. Не для кого не было секретом натянутые отношения между командующими 1-й и 2-й армиями. В письмах к императору Багратион критиковал Барклая де Толли за тактику отступления и настаивал на генеральном сражении. Указывал на свое старшинство в чине по сравнению с Барклаем[77] и просил поставить его во главе двух армий. Не срослось…
Генералы ополоснули руки под водой, слитой им из фляги, вытерли их полотенцем и перешли к столу. Там выпили вина из наполненных адъютантом кубков и занялись закусками. Накалывали серебряными вилками ломтики ветчины и отправляли их в рты, заедая кусочками хлеба. Хрустели свежими огурцами и перьями зеленого лука, макая те в серебряную солонку. Ели быстро, по-походному, как привыкли в многочисленных кампаниях. Багратион стоял спиной к дороге, Вистицкий – боком, и лишь Сен-При – лицом. Он и увидел первым странную процессию.
– Гляньте, Петр Иванович! – воскликнул, указав вилкой.
Багратион обернулся и несколько секунд удивленно смотрел на движущуюся по направлению к пригорку странную колонну. Во главе ее ехали всадники в зеленых мундирах с ружьями за спинами под предводительством офицера. Следом две пары лошадей тащили пушки без зарядных ящиков, за ними катил дормез, запряженный четверкой лошадей, а далее тянулись повозки – крытые и без тентов.
– Похоже, егеря, – сказал Сен-При. – Мундиры русские. Но откуда они здесь? Из армии Барклая?
– Не конные, – заметил Багратион. – В седлах сидят, как собака на заборе.
Все трое заулыбались.
