— Я не буду использовать магию, — вдруг выпалила она, в то же время удивляясь своим собственным словам. Но это было её искупление, и она — неординарность, неподчинение — отдавалась на волю случая. — Чтобы наши силы были равны. Так будет честно.
Энью промолчал, но дёрганье меча прекратилось, и он выставил остриё вперёд, приставляя обеими руками рукоять к собственной груди. Вайесс начала двигаться вперёд, сокращая расстояние. Меч был тяжелее, чем обычно, но, благодаря тренировкам, ненамного. И даже притом, что теперь ей не могло помочь ничего, кроме знания основ и собственного опыта, не было ни волнения, ни, тем более, страха. Только подъедало сердце осознание, что придётся направить меч на собственного ученика, и это после всех лет избавления от жестокости и обретения себя… На самом деле, после того, как Фабула изменил её, заставил смотреть на мир шире, чем собственное эго и больная память, показал, что не всё предопределено и из самого дерьма всегда можно выйти победителем, она хотела показать то же самое Энью.
— Это я виновата, — твёрдо ответила Вайесс собственным мыслям. — Я забыла, что чувствуют люди. Я не понимала, что ты чувствуешь после всего, что я с тобой делала, после той судьбы, по которой я тебя повела.
— Ненавижу. Зачем, — проскрежетал зубами Энью, впиваясь ногтями в рукоять. — Если бы ты не появилась, если бы вас не было в том городе, если бы вас не было, Энн была бы жива, учитель был бы жив, ничего бы не случилось. Ненавижу! Хватит!
Вайесс еле успела уйти влево, уводя в сторону метящее в шею лезвие, но напор был таким сильным, что её чуть не сбило с ног. Она прямо чувствовала, как растёт в нём ненависть, как пожирает невидимой пастью злость на целый мир, на то, через что ему пришлось пройти, на недовольство, желание исправить то, что случилось, на стыд и горечь поражений. Вайесс знала это чувство, понимала его, как, наверное, не может понять никто другой, но ничего не могла с этим сделать. Это был его выбор, выбор не Вершителя или воина, а просто человека, не сумевшего перешагнуть через потерю. Она глубоко вдохнула и, задержав дыхание, плавно перехватила меч в атакующую стойку, приставив гарду к левому бедру. Энью атаковал снова, но она, дважды отбив удар вправо, с разворота ударила ногой, целясь по рёбрам. Он успел отскочить, но получилось опасно.
— Меч — это не только железо. Это продолжение твоей воли. Не думай, что сможешь победить только яростью.
Вайесс приблизилась, нанося удары то справа, то слева, заставляя Энью только защищать поочерёдно ноги и голову. Пока что она уступала в скорости, зато у неё было преимущество в возможностях атак и радиусе защиты, так что она то разрывала дистанцию, то снова наседала одними рубящими, заставляя его уставать. В конце концов, Энью не хватило силы удержать меч, и она резким движением вправо и вверх заставила рукоятку выскользнуть из пальцев. Клинок с глухим стуком воткнулся в землю метрах в десяти. Энью выставил руку вперёд и выпустил огонь, прежде чем она успела отойти или защититься, что-то прорезало предплечье, будто по коже забегали иголки. Она не чувствовала боли, но это ощущение не нравилось её телу, и когда взгляд упал на место повреждения, вместо руки до локтя осталось только догорающее пеплом чёрное месиво.
— Неплохо. Но, я думала, мы сражаемся на мечах, — спокойно ответила Вайесс, перехватывая клинок в одной руке и опуская её под его тяжестью. — Да, так держать его, конечно…
— Я не следую твоим правилам, — прорычал Энью, поднимая откинутый меч.
— …Тяжело, — закончила она, — Всё повторяется, как в первую встречу, да?
На секунду в глазах Энью промелькнул огонёк осознания, но только на секунду, потому что в следующую он уже, ускорившись, атаковал сбоку, чуть не выбив оружие у неё из рук. Удержать получилось только везением, потом что в последний момент одно лезвие упёрлось в землю, но Энью даже не дал шанса его вытащить. Вайесс успела заметить, как меч приближается к её шее, но обороняться времени уже не оставалось, так что она просто перекатилась в сторону, оставляя свой в земле. Убрала повреждённую руку за спину, потом подняла вторую, закрывая как можно больше пространства для нападения. У неё был только один шанс на победу — успеть перейти в зону досягаемости для удара прежде, чем до неё достанет меч.
Энью, похоже, нападал, просто пытаясь попасть, и даже не размышлял над стойками и вариациями ударов, так что сначала она только отступала, по очереди уворачиваясь от каждой атаки. Нужно было дождаться, пока он сделает прямой выпад и даст возможность приблизиться, после чего ударить по шее или в солнечное сплетение, лишая равновесия, а потом уже думать, как победить с одной рукой. В этом плане отсутствие предплечья было даже выгодно: уклоняясь вправо, она не подставляла левую руку, и, к тому же, тело весило немного меньше. Но это не сработало. Она не совсем поняла почему, но ничего не сработало. Когда Энью сделал этот выпад, она не стали уходить в сторону, сокращать дистанцию или уводить меч в сторону, а просто подалась вперёд, повинуясь какому-то инстинкту, сидящему глубоко внутри, инстинкту, который нещадно требовал платы.
Меч прошёл насквозь через сердце, окропившись красной, горячей от кипевшей внутри энергии крови. Она услышала стук Пустоши, отдавшийся мурашками в похолодевшей коже, но сердце не прекратило биться ни через секунду, ни через десять, ни потом, всё продолжая качать кровь по изрезанному телу. Не телу, а хранилищу огромной энергии, не дававшей этому хранилищу прекратить существование. Это было обещание — Красной, Пустоши, Фабуле — обещание продолжать жить, которое она не могла нарушить по собственной воле.
— Если бы я была человеком, — улыбнулась она, осторожно касаясь пальцем переносицы Энью. — Ты бы убил меня…
Его откинуло назад, и больше двинуться не получилось. Голова заполнилась мороком, одним серым, повторяющимся воспоминанием — как он поднимает с земли копьё, взвешивает древко на руке, а потом отпускает, сквозь красную пелену смотря, как оно достигает цели, раз за разом. И снова тонет город в кровавой боли осознания, снова поднимает, взвешивает, бросает, и так по кругу, сотни, тысячи раз, пока его разум не достигнет пика и не сломается или не переродится.
— Это уже произошло, и никак ты это не изменишь, — оборачиваясь, проговорила Вайесс. — Теперь сам выбирай — остаться на месте или пойти вперёд.
***
— У него похожая аура, — заметил Джон, хлюпая коричневыми ботинками по лужам. — Ты ради
