Гад Сережа, и он еще навешал папочке про заоблачные перспективы. Да папа только узнал бы, что он имел ввиду это вертеп…
Из интереса подглядела в щелку в шторках. Там на диване развалились два чернявых хлопца, один тыкнул пальцем в сторону брюнетки и с жутким акцентом спросил: а шо она такой страшный?
И Катя заламывала руки и клятвенно убеждала, что освещение виновато. И заверяла, что девушка накрасится обязательно.
Они трепались еще минут десять, а новенькая заучивала программы. Лингамы, множественные финалы, скользящие по тебе попки сказочно красивых девушек… Врут и не краснеют. Если судить по реакции гостей, то так и надо говорить: ” а шо она такой страшный неважно, она накрасится и доставит вам удовольствие”.
Те ушли, никого не выбрав. Я тоже. Во двор напротив, на качели. Расхотелось релакса.
И чтобы Сергей работал в подобной обстановке полгода и сам ни разу не попробовал - счетчик подозрительности зашкаливает. Ш-ш-ш, трещит и искрит. Они еще так это подчеркивают - у нас железно без интима. Ага, оба раздеты и в масле, и трутся друг об друга всем, чем только можно - ну ни разу не интим, о чем вы.
Или, все же, обошлось, и Сережа не рискнул на “страшный массаж”, он вроде и бесплатно умеет, кого хочешь зацепить.
Жалко девчонку на самом деле, обозвали.
Смотрю на телефон - снова звонит папочка. Отталкиваюсь ногами от земли и сбрасываю. Мы уже болтали, час назад - мне сложно! Поковырял интернет, нашел Сережину страничку, ужасается: Олеська, что за изврат?
Про женское белье, которое тот носить любит. И ведь сотовый у него уже, мог бы убрать идиотский статус. Но ему же надо, чтобы все гаже еще было, конечно. Папа его по имени даже назвать не может, плюется: “ты с этим”, “что этот”, “я этому” - напряг как-то надо решать.
А я и сама согласна почти, что Сережа “этот”. Только ругаться не могу, не с ним.
Зеваю. Опять не высыпаемся, и мир похож на сюр.
Он за рулем, и отвлекать нельзя, но все равно пишу сообщение:
Сколько раз ты к ним на массаж ходил. Не ври, что за полгода ни разу.
Он отвечает голосовым, что, вообще не ходил. Раньше помещение арендовали в другом районе, а сюда недавно переехали. И с салоном особо не пересекаются, вход общий.
Ревнуешь опять?
Не пишу. Еще не отошла от Вики, но да, это точно ревность, к каждому столбу, к страшным и не страшным, ко всем. Только представлю его с кем-то и закипаю, со свистом, как чайники чугунные старые. Смеялась над Антоном, когда он изводил меня, а сама-то. Верю ему, но от гадкого воображения некуда деться, как и от родителей. Да хуже. Родители раз-другой-третий душу вынут, и, может, все наладится. А с собой не договориться, каждый миг словно на прозекторском столе, и тебе ковыряют внутренности холодными острыми предметами.
Вику так убить готова.
Качели тяжелые, противный скрип оглашает двор. По-вечернему уютно, дети копошатся. Они в песочнице возятся, с сырым после дождя песком, и рубятся в волейбол, марают грязным мячом одежду. Радость.
Поднимаю подошвами пыль внизу, она оседает на коричневой коже сапог.
Вижу Сережин джип. Он выходит из машины и машет рукой. Мотаю головой. Он идет сам. Перебегает через дорогу. Переоделся, темная рубашка и бежевые брюки. Обязательно красивым быть настолько? Говорят же, мужчина должен быть симпатичнее обезьяны, и хватит. За что ему такая внешность, всегда удивлялась, как люди рождаются божествами.
У него в руках праздничная коробка с бантом. На лице рот до ушей.
- Скучаешь? - он с трудом втискивает зад в соседнюю качельку. - Купил оплетку на руль. И набор бочонков-вонючек.
- Не застрянешь? - мрачно хмыкаю, глядя, как он скорчился на узкой деревяшке. - Вызовем спасателей, тебя сфоткают и в интернет выложат, в раздел приколов.
- Ладно, если ты улыбнешься, - он достает телефон из кармана, поворачивает экран. - Мне линию обрывают. У одногрупниц ноги кривые - согласен. А пацанам зачем наотправляла? Про толстые ляжки? Обо мне щас черте что думают.
- Тебе дело есть до них?
- В общем, нет. До тебя только.
- Честно?
- Пречестно.
- Точно-преточно?
- Правда-преправда, - он смеется. Ловит мою ладонь. - Мы ролями поменялись? Теперь ты мне не веришь?
- Страшно, - сжимаю крепче его пальцы. Раскачиваюсь, подтянув ноги. - Кажется, что-то случится обязательно. И все у нас кончится.
- Завязывай, бабка-знахарка, - его хорошее настроение ничем не перебить. - Пойдем, я тебе карты раскину на любовь. Научу играть без страховки. Скажи, как жить без твоего тепла в этих джунглях, - он подмигивает. Собирается встать. Кряхтит, - только блин. Помоги все же.
- Что? - поворачиваюсь. У него глупый вид, быстро хлопает длинными ресницами. - Вылезти не можешь?- соскальзываю с качели и наклоняюсь над ним. Ерзает, зажатый железяками. Ржу в воротник. - Шутишь?
- Нет, - отбрасывает подарок в сторону. Давит себя, как пасту из тюбика. Слушает мои всхлипы и раздражается. - От смеха не лопни, - хватает за руку.
- Все-все. Сереж, ты только не волнуйся, - тяну его на себя, другой ладонью закрываю улыбку. - А то так и пукнуть недолго.
- Сама щас пукнешь, - огрызается, но сам смеется. Жадный до меда медведь, застрял в норке у кролика, а я выдергиваю его уже двумя руками, скольжу сапогами по траве.
- Будем ждать, когда похудеешь, - говорю, задыхаясь. - Ох, - делаю рывок.
Качеля отпускает его со скрипом, придает еще ускорения в пятую точку. Он летит на меня, и сбивает с ног, оба валимся на землю.
Он тяжеленный, я хриплю.
- Пятачок, ты жив? - он нависает надо мной, оперевшись на руку, другой ощупывает живот под кружевом блузки.
- Прекрати, там дети, - улыбаюсь, выворачиваюсь, по виску скользят его губы. - Сережа, трава грязная!
- Прям как ты. Знаешь, все эти сладкие словечки? Грязная девчонка, ее надо наказать, - он поднимается, ставит меня на ноги. Шлепает сзади по шортам.
- Да что ты…- вижу, как неодобрительно качают головами бабки в беседке и хмурюсь на него.
- Я отряхивал, - он выставляет руки перед собой. Оборачивается, сгребает с земли коробку с подарком. - Идем?
На втором этаже большое помещение, видно, что переделанное из нескольких, с арками. Вразнобой столы и
