До последнего дня не верила, что сюда придут немцы, просто не могла представить чужих солдат в своем городе. И даже сегодня, когда впервые услышала эту ужасную новость. Вчера вечером старшая сестра неожиданно позвала ее и сказала:
— Яринина, отпускаю тебя домой до утра. В 8.00 быть здесь как штык.
— Ну… как же? — не поверила своим ушам Лариса. Она уже три недели в госпитале и ни разу не была дома.
— Что стоишь? Быстро собирайсь, без разговоров. — Старшая сестра не любила лишних расспросов. В госпитале ее побаивались больше, чем главврача.
Всю ночь Лариса была дома, с мамой. Спала в своей кровати. Это было как сон. Ночь пролетела незаметно. Утром, когда собиралась в госпиталь, мама спросила:
— Говорят, они наступают почему-то не с запада, а с двух сторон, от Бахмача и от Кременчуга. Может быть, десант высадили, ты не слыхала?
— Что ты, мамочка, их за Днепр наши не пустят. Не верь ты всякой болтовне!
— Хорошо бы.
Но это была правда. Утром страшная новость облетела весь город. По дороге в госпиталь Ларисе пришлось слышать об этом дважды. На рынке, куда она забежала на минутку, только и разговоров было, что сюда идут немцы.
Во дворе госпиталя стояла полуторка и повозки. Выносили кое-что из имущества. Бегали сестры и няни, торопились куда-то врачи. Госпиталь эвакуировался. Какие уж тут сомнения? Увидев Ларису, старшая сестра на ходу бросила:
— Где ты ходишь?!
Переодевшись, Лариса сразу же включилась в лихорадочный режим эвакуации.
А около двенадцати затрещали выстрелы. Начался бой за город. Машина и повозки с ранеными уехали в лес, а оставшихся решили переселить в подвал.
— Лариса, ты где? — Это Галя, она сопровождала последнюю партию раненых, отправленных в лес. Они чуть не столкнулись на темной лестнице.
— Здесь, здесь, ты уже вернулась?
— Давай сюда быстро, дело есть. — У входа в подвал Галя и Леся шепотом, перебивая друг друга, начали рассказывать о том, что раненых пришлось оставить в лесу. Еле добрались обратно и сколько натерпелись, напереживались. Стоявший в стороне военный с повязкой на руке молча жадно курил. Лариса, увидев незнакомого человека, хотела спросить, кто он, но остановить подруг было невозможно.
— Вот у кирпичного завода встретили его, перевязали и сюда.
— Он первый заметил нас. Мы испугались и хотели бежать, потом видим — свой.
— Там раненые. Он попросил помочь перетащить их и сделать перевязку.
— Какие раненые, где они, сколько их?
— Да ты посмотри, кто это!
Военный затоптал окурок и подошел к девушкам. Узнав однокашника, Лариса вскрикнула и бросилась к нему:
— Аркадий! Ты? Сколько же мы не виделись? И лейтенант, и ранен. Очень больно?
— Ерунда, царапнуло малость, — улыбнулся Аркадий, хотя подвешенная на бинте рука горела огнем и сквозь только что сделанную повязку выступило бурое пятно крови.
— Хватит вам миловаться, — не выдержала Леся, — там раненые ждут. Давайте, берите сумки, пошли…
— Девчата, не мешало бы прихватить что-нибудь пожевать, да и курева, если найдется! — крикнул он вдогонку девушкам, убегавшим наверх за сумками и перевязочным материалом. Через минуту все четверо пробирались к кирпичному заводу. Хлестал по-прежнему дождь. Под ногами чавкала грязь. Со стороны станции доносились одиночные выстрелы затухающего боя.
В ту темную сентябрьскую ночь им не удалось сомкнуть глаз. Перевязали раненых красноармейцев и командиров, оставшихся на поле боя, перенесли их в укромное место в расположении завода, достали даже продуктов для раненых. А на следующую ночь всех переправили в госпиталь и разместили в подвале. Благо на, складе осталось много матрацев, одеял и чистого белья.
Больше месяца функционировал подпольный госпиталь. В подвал бывшего дома отдыха оккупанты не заглядывали: у них, видно, дел хватало на фронте. Раненые бойцы, немного подлечившись, отправлялись в лес. Одни, взяв курс на восток, пробирались к своим на фронт. Не всем, правда удавалось выйти из окружения, одни гибли в неравных схватках или, тяжело раненные, попадали в лапы врага. Другие становились партизанами и продолжали борьбу в тылу оккупантов. Тех, кому трудно было передвигаться, вынуждены было оставить на время у верных людей в городе. Об этом позаботились Лариса и ее неутомимые подруги.
Последними покидали госпиталь Аркадий и оставшиеся в живых пять бойцов из его взвода. Под вечер начали собираться в дорогу. На кровати лежали гражданские брюки, рубашки, пиджаки — все это удалось раздобыть в городе для уходящих в лес. Может пригодиться. Но никто даже не прикоснулся к этим вещам. Все одевали свои гимнастерки и галифе.
— Ребята, может, возьмете гражданское, побудете недельку-две в городе, — попыталась Галя уговорить бойцов. — Вы же не можете в таком состоянии далеко уйти.
— Серьезно, Аркадий, ты командир, прикажи. Мы для вас и место надежное найдем, — поддержала подругу Лариса.
— Да в чем вопрос? — не унималась Галя. — Двое у меня, двое…
— Ша, девчата, не уговаривайте, не получится, — прервал один из красноармейцев, — раньше надо было думать, теплее принимать — глядишь, может, и остались бы.
— Да ну тебя, Костя, тебе все шуточки, а мы серьезно. Как вы пойдете с открытыми ранами?
— Ладно, — закончил спор Аркадий. — Пустой разговор. Решили идти — значит, все. — Рука у него была забинтована до самого плеча и с трудом протискивалась в рукав. Все, конечно, понимали, что оставаться в госпитале больше нельзя. Да и в городе, у верных людей, находиться опасно. По городу рыскают фашисты и примазавшаяся к ним всякая шушера, хватают подозрительных, вылавливают окруженцев и отправляют в лагерь, за колючую проволоку. Лагерь этот за городом, на пустыре. Открытое место, обнесенное несколькими рядами колючей проволоки на высоких кольях. Вокруг вышки с пулеметами, патрули с собаками. Все время стреляют. Говорят, пленных совсем не кормят. Ежедневно на рассвете машинами вывозят умерших от голода и болезней и расстрелянных за город, в противотанковый ров. Не подпускают и местных жителей, которые пытаются бросить кусок хлеба за
