- Есть еще забота, - сказал Никас. – Котожрица… - внутри у него резануло зубчатым ножом, - смогла найти средство, просто ухаживая за кошками.
- Нет, - отрезала Максиме. – И это бесполезно. Прячась от собственных амбиций, чтобы Одиночество не могло грызть их, мы становимся трусами. Никас! Признаю, сначала я просто желала мести. Хотела утопить всех в негативе, который унес мою жизнь. Но потом я обрела идею. Поняла, что явилось причиной случившегося со мной. Я хочу избавить нас от страстей! Это ослабит Одиночество, сделает его пассивным без своей половины в Многомирье. Страсти перестанут грызть друг друга. Мы перестанем грызть друг друга. Да, это превратит людей в хладнокровных роботов, которые перестанут мечтать, а Многомирье в белый лист, в котором будут появляться лишь прямые линии, но сколько нам еще унижаться перед этой тварью внутри, раз за разом отдавая ей все самое лучшее? Унижаться, пытаясь найти так называемую любовь. Унижаться, ожидая внимания. Унижаться, отказываясь от собственных желаний. Только для того, чтобы пришла толпа боевиков, которым приказали уничтожить все, что тебе дорого.
Максиме нервно смахнула слезу с щеки.
- Что ж, - сказал Никас, - выходит, что я его защитник.
Глаза женщины расширились.
- Я защитник Одиночества и страстей, - проговорил Никас негромко. – Я благодарен тебе за то, что ты обошлась со мной так терпимо, хотя могла просто задушить во сне. Все-таки, ты хороший человек. Но я не могу отступить, даже зная, что жив лишь потому, что ты меня... жалеешь, наверное. Понимаешь, что я случайный очевидец. Раньше я таким и был. Но я путешествовал по Многомирью и видел, насколько оно разнообразно, хоть и наполнено мраком. А ведь я не узнал, наверное, и тысячной доли. Я не хочу, чтобы все, что было создано миллиардами людей, было уничтожено. Извини, я просто не могу позволить, чтобы ты решала за всех, как бы благородны не были твои намерения. И не потому, что я герой, а просто в моем крохотном мозгу не укладывается, что всего этого может не стать. Все во мне против такого конца.
Никас расправил клешни Цинизма, став странным, черным олицетворением солнца. Максиме грустно улыбнулась и подняла не законченный локоть. Его тут же продолжила Рука Одиночества. Призрачная и плотная одновременно, холодная, пронизанная темно-синими и черными канальцами.
Они молча ринулись навстречу друг другу.
Все Многомирье смотрело. Звезды-глаза не моргали, боясь пропустить решающий момент. Космический ветер, - дыхание, - стал быстрым, треплющим. Из пугающей пустоты прилетали странные эфемерные сущности. Туманности приблизились, калейдоскопом сменяясь на фоне. Даже люди, все люди, что было их на земле, неосознанно присутствовали здесь крохотными светлячками, вспыхивающими на границе зрения. Осколок пути стал узкой, длинной ареной, которая предлагала только одно: беспощадную лобовую атаку.
Они двигались как две молнии, слишком возбужденные, чтобы замедлится. Никас юлил, стараясь не расстаться с лапами, а Максиме буквально окружила его со всех сторон в одиночку, не давая выйти из боя.
Она настигла его, поймала ударом, от которого нельзя было сбежать, только пересилить. Пророк надавила на меч. Черные лапы пытались удержать грубое лезвие. Дуэт человека и Цинизма рычал от напряжения, эмаль на его зубах трескалась. Рука Одиночества была ошеломляюще сильна.
Клинок Насилия вырвался из хватки Никаса. Тот успел нырнуть вправо. Но две его лапы корчились на асфальте, как черви, на которых просыпали соль. Аркас балансировал на краю. Максиме, подняв меч, как пушинку, бросилась к нему. Пришлось нырнуть под удар. Журналист немного занимался фехтованием, но никогда не ходил на курсы противодействия женщине с двухметровым палашом. Сейчас он понял, что одного Цинизма и чувства обреченности, будет недостаточно, чтобы победить. Его постоянно отвлекали горькие мысли о Котожрице. Без Воли, у него исчезало желание сражаться.
Возможно, думал он, Максиме права просто потому, что сильнее. Это всегда было решающим аргументом, разве нет? Что есть у меня? Эгоизм и невежество?
Он услышал тихое кошачье мяуканье.
«Не сдавайся».
«Не сдавайся», - уже совершенно неожиданно произнес полузабытый баритон Девела.
Он увидел Маску. Она была среди изумительных сущностей, роящихся по обе стороны Пути. Ее обрамлял ореол из красных осколков. Это все, что осталось от ЛПВВ, - понял Никас.
«Не сдавайся», - услышал он голос Альфы.
Жуналист ударил по мечу негативным кулаком и выиграл себе спасительный сантиметр, чтобы уйти в сторону. Потом максиме схватила его за ворот живой рукой и так приложила лицом об колено, что он упал на асфальт.
Вот так-то, подумал он. Меня всегда надо подбадривать, как юниора, пытающегося забросить трехочковый после пятидесяти неудачных попыток. Он размазал льющуюся из носа кровь по лицу. А кто подбадривает ее?
Максиме пнула в висок. Не смотря на то, что она была в шлепанцах, Аркас чуть не потерял сознание. Хорошо, что она молчит, подумал он, отползая назад. Господи, как же хорошо, что она молчит. Я во всем хуже ее, ниже, слабее. Но она молчит. Интересно, что бы от меня осталось, если б ее не мучила сейчас совесть?
Проклятье. Мы жили так тысячелетиями. Да, не жили, а скорее выживали. Одиночество отнимало у нас последние крохи самоуважения, затыкало редкие альтруистические позывы, заставляло творить ужасные вещи, сводило с ума. Но ведь мы шли вперед. Часть из нас шла вперед. У нас есть шанс. Помни, Никас, Максиме тоже хотела, чтобы ты победил. Это слышно было в ее голосе. Она специально вела тебя самыми темными землями, чтобы испытать и проверить.
«Докажи, что тебя не интересуют обстоятельства», - прошипел цинизм. – «Просто дерись».
Он пропустил меч мимо себя, а потом, когда тот вонзился в асфальт, с силой вбил его еще глубже. Поднялся, хватаясь за него лапами, остановил правую руку Пророка и ударил в нос.
Она отшатнулась, но не отпустила рукоять. Оружие вырвалось из клина и злобно загудело.
- Ладно, - Максиме коснулась пальцами носа и слизнула кровь. – Пока ничья.
- Ты мне две лапы отрубила, - возразил Никас.
- Боюсь, мне придется отрубить все. А потом забить насмерть. Иначе ты не успокоишься.
- Мы с тобой похожи хотя бы в том, что не можем вовремя остановиться, - констатировал Никас, шмыгая кровавыми соплями.
