А он, оказывается, страдает. Его гнетут эти холодные земли, хрупкое тело засыпано шершавыми «может быть» и колючими «подождет».
Кому такое может прийти в голову?
Никас Аркас, может быть тебе?
- Я не знал.
Роман не обернулся.
- И никто этого не знает! – твердо добавил Никас. – Ну, сам посуди, кому такое может прийти в голову? Нужно быть немного повернутым, чтоб верить в это, не побывав здесь.
- Ага, - равнодушно бросил Роман. – Просто у нас здесь у всех психология гибнущего. Гибнущему безразлично, почему его не спасают. Он просто отчаян. Отчаян и зол на всех, лично на каждого, кто не протянул ему руку. А когда… Когда видишь как другие воспаряют. Как к ним возвращается искра. Как крылья, длинные, во все стороны... Два, четыре, восемь. Белые перья. И они летят. И тогда, всего на мгновенье, - но мы видим! – тьма наверху расступается. И там есть что-то! Что-то светлое, крикливое! Хаос, тепло, гигантское количество энергии…
Роман трясся от возбуждения. Речь его стала неровной, накидка зашевелилась, пошла волнами. Он разразился знакомым Никасу смехом. Смех знакомый, но чей, и в каком мире услышанный, быстро утих.
- Это место как раз для меня, - прошептал Роман одержимо.
Никас хотел отмолчаться, но как-то само собой вырвалось:
- Мне жаль.
Роман вдруг обернулся. На мальчишечьем лице снова была улыбка.
- Это уже кое-что, - произнес он смиренно. – Знаешь, это ведь один шанс на миллион. У меня, во всяком случае, появилась возможность сказать что-то своему создателю. Лично! Кто еще может похвастаться этим? Создатель!
- Да?
- Ты – тупой осел.
- Очень похоже на правду.
Роман вздохнул с видимым облегчением.
- Не поверишь, сколько из наших мечтают хотя бы об этом, - с гордостью добавил он.
Журналист усмехнулся.
- Как думаешь, есть у нас еще с тобой шансы? – спросил роман с деланной сухостью в голосе.
- Я здесь в очень неудобном положении, - поделился Никас. – Меня хотят принести в жертву. Не думаю… Не думаю, что у меня прямо сейчас есть время на наши отношения.
- О.
- Да.
- Значит ты здесь не ради меня?
Аркас задумчиво мял пальцы, держа посох подмышкой.
- Извини, но нет. Меня затащили сюда обманом, если быть честным. Дважды обведя вокруг пальца.
- Ты здесь первый, - сказал роман, поглядев на Никаса. – До тебя создатели никогда не попадали на Дно.
- Так это место называется?
- Да. Здесь собираются заблудшие идеи. Те, о которых забыли авторы. Некоторые спасаются. Некоторые… Ну, ты их видел. Большинство спят. Я тоже спал. Я долго думал и пришел к выводу, что меня разбудило твое появление в Многомирье. Так говоришь, тебя забрали?
- Так и есть.
- Это очень необычно. Хотя мне трудно сказать наверняка. У нас здесь очень мало информации о том, что творится снаружи. В основном шепотки… Из-под камней.
- Там сейчас довольно напряженная обстановка, - поведал журналист. – Смысл в том, что людей похищают регулярно. Они нужны, чтобы сдерживать древнюю злую страсть под названием Одиночество. Иначе орды негативных сущностей и страстей нахлынут на Многомирье и уничтожат его.
Роман остановился. В глазах его читалось восхищение. Никас поймал себя на мысли, что смотрит на собственное отражение пятнадцатилетней давности. Он списывал образ Адама с самого себя.
- Это же просто потрясающе! – воскликнул роман. – И там всегда так весело?
- Я бы не сказал, что это весело, - сдержанно возразил Никас. – Меня постоянно пытаются то застрелить, то сожрать.
Ужасные испытания! – некстати вмешался внутренний голос Никаса. Особенно лучший секс за последние тридцать четыре года. Ох уж эта садистка Мишель.
- Обалдеть! – экзальтированно пропел роман. – Прямо как в наших путешествиях! Поверить не могу, что ты лишил меня всего этого.
Он снова приуныл.
Журналиста вдруг кольнул отцовский инстинкт. Он начал проникаться любовью и сочувствием к этому потерянному ребенку. К чему-то близкому, столь непривычно родственному.
На ощупь роман был теплым и воздушным. Аркас обнял его, не жалея ласки. Детище ответило. Оно уперлось макушкой Никасу в живот и обиженно засопело.
- Прости меня, - прошептал Никас.
И добавил уже в полный голос:
- Скажу тебе по секрету, я здесь оставаться не собираюсь. Должен быть способ попасть обратно в мир Материи!
- Ты хочешь бежать? – удивленно спросил роман, подняв голову.
- Конечно. Но сначала наподдам Одиночеству. Вспомни Адама. Он никогда не сдавался. И профессор Грей. И даже Атилла, в этой ситуации, не стал бы мирно дожидаться гибели!
Роман широко улыбнулся.
- Тебя зовут Свет Ригеля, - сказал вдруг Никас и сам заулыбался. – Я вспомнил! Так называется артефакт, из-за которого все закрутилось.
Они оба засмеялись от радости. И как необычен был этот сигнал здесь, посреди мира погибших надежд. От того их, наконец, услышало Охлаждение.
В Теополисе царило необычное оживление. Поедая жертвенный огурец, Альфа шел по улицам, то и дело снисходительно пропуская мелких идолов и перебегая дорогу неповоротливым тотемам. В небе сверкали золотистые крылья и шелестели чешуи. Гремели воздушные колесницы. Трафик был сумасшедший. Даже под землей явственно ощущалось направленное движение. Прим подошвами сандалий чувствовал толчки и вибрацию мраморных плит.
Храмы дрожали от низкого гула песнопений. По белым ступеням струились масла. По черным – кровь. Над суетой веяли разноцветные шарфы благовоний. Пахло замечательно. Наверное. Альфа заранее заткнул себе нос патронами.
Слышались металлические удары и глухие раскаты грома. Облетали цветущие деревья, и лепестки забивались в архаичные тела глиняных истуканов. Альфа игривым поклоном поприветствовал Венеру Виллендорфскую, одну из первых женских фигур на Земле. Он плотоядно оглядел ее красноватые бедра, широкие и шершавые как валуны, и завел откровенный разговор на тему современных представлений о красоте.
Все было чудесно. Женщина раскатисто и гулко смеялась, Альфа чихвостил тощих ангелов, которые смели называть себя эталоном новой сексуальности. Улыбчиво светило солнце. Добродушное, но грозное на вид в своей алой мантии.
Через некоторое время Альфа обнаружился в районе Эротизма. Прим слега пошатывался и смахивал с себя кусочки красной, как кровь, глины.
- Вот это, - сказал сам себе Альфа, - настоящая баба.
Он возбужденно вздохнул и встрепенулся. Что-то ему мешало.
- Мать моя, фантазия, - пробормотал он, вытащив изо рта осколок груди. – Обожаю это место!
Слегка опьяненный произошедшим, он фланировал между фаллическими обелисками и откровенными изваяниями, изображающими процесс, которому стоило поклоняться. Время от времени.
Пританцовывая, Альфа дирижировал стонами и криками, которые наполняли квартал прекрасной музыкой любви и раскрепощенности. Из окон алых дворцов ему улыбались прекрасные нимфы и рельефные аполлоны. Они томно призывали его голосами сладкими как нектар. В этом мире Альфа обзавёлся телосложением Геркулеса и платиновой гривой. Так что из-за него начинались драки.
- Прошу простить! – отзывался Альфа. –
