Жилище с первого взгляда определялось как женское, а также в обилии было украшено живыми растениями, что невозмутимо цвели себе в зимнее время года. В шатре, чтобы вы понимали. Не в оранжерее. Аромат цветов и смеси из благовоний витал столь явно, что его шлейф, по идее должен был быть виден в воздухе. Несколько объемных кожаных баулов, изукрашенных вышивкой и накладками из дерева, кости и драгоценных металлов, прятались у стенок, заваленные подушками или заставленные какими-то примитивными астрономическими приборами, хотя среди них я приметил и вполне современный цифровой секстант, надёжно укрытый в самом темном углу.
Ещё в одном углу, наткнувшись на химические принадлежности, я уверенно копнул глубже и восторженно воскликнул:
— Логика этих созданий непостижима! Не зря я решил проверить свою догадку!
Примитивная и построенная на догадках гипотеза использовала странный ассоциативный ряд. Я искал питье. Питье это не только вода, но и вино. Почему вино? Дед упоминал магов, а где маги, там и зелья. А некоторые зелья, как мне почему-то казалось, должны изготовляться именно на основе вина. Тоже приворотное зелье, например, чем не вариант?
В итоге вино я отыскал почти сразу. Приличного размера бурдюк из оленьей (по моим догадкам) кожи уютно устроился у меня на коленях, стоило мне вернуться на кровать. Довольный как слон, я откупорил затычку, определил плодово-ягодный состав жидкости, втянул пряный аромат специй, добавленных в вино и решил, что жизнь в России на мне сказывается весьма отрицательно. Потому что захотел хорошенько напиться, а вина на сие мероприятие, как назло хватало даже навскидку.
— Собственно, почему бы и нет? — спросил я сам у себя, получил требуемый отклик и нестесняясь, сделал первый заход на содержимое бурдюка.
— Эта страна меня доконает. — произнёс я спустя минуту, подброшенный на месте мыслью, что пить из горла, да ещё и в одиночестве — это моветон. Надо хотя бы найти себе достойную чашу. Святая уверенность в незыблемости этих выводов вызвала у меня шок, при осознании того, как сильно я себя запустил. Тем не менее, шокированный и озадаченный, я не успокоился, пока не нашёл себе красивую чашу, отлитую в форме золотого человеческого черепа. Жизнь налаживалась.
***
Илана зашла в свой шатёр лишь через час после того, как к ней пришли служанки. Она считала, что следует дать пленнику почувствовать определенную свободу, прежде чем придти к нему в роли милосердной тюремщицы, проявив тем самым уважение его происхождению и положению.
Сильным не нужна жалость. Они её вообще не переносят. Но милосердие, проявленное из определенных побуждений, а не навязанное этическими или религиозными нормами, именно милосердие против сильных работает лучше всего. Прагматичное благородство по сути, облечённое в духовную форму — мощнейший стимул для согласия её пленника, который наверняка предпочтёт стать гостем, особенно на хороших условиях.
Выверенный перед зеркалом внешний облик, экзотичность наряда из замши и меха, оставлявшего на виду столь многое и утонченная дороговизна украшений должны были расположить пленника к красивой девушке из уважаемого и богатого рода. А остальное… До остального надо было ещё добраться, потому что Илана не могла проигнорировать того, с какой лёгкостью он приказывал ЕЁ слугам, а они его слушались.
На входе в шатёр она специально немного пошумела, сбивая налипший снег с подошвы своего маленького сапожка. Уверенная в себе, Илана величаво вошла в шатёр, встряхнув гривой роскошных чёрных волос, слегка побитых инеем и наткнулась на довольно неожиданное зрелище.
Пленник нагло развалился на ЕЁ кровати, пил ЕЁ вино из ЕЁ чаши! Немыслимо!
— Нахал! — почти выкрикнула Илана и негодующе притопнула ножкой. — Положи на место! Это же вообще чаша Смерти! Из неё нельзя ничего пить, это сакральный предмет!
— Не соглашусь. — флегматично отозвался наглый оккупант, подливая в череп вина. Отложив бурдюк в сторону, он взял чашу двумя руками, держа её так, чтобы в любой момент успеть среагировать и не дать никому её выбить так, что жидкость сможет выплеснуться и попасть в лицо. Сделав несколько глубоких глотков, он осушил череп до дна, давая ей время и удобный ракурс для взгляда со стороны.
Вытатуированный на мускулистом теле дракон сразу привлёк её, внимание, а за ним и несколько шрамов удостоились краткого заинтересованного осмотра Видящей.
— С чего вы взяли что нельзя? С чего вы взяли, что Смерть не пьёт? Ей же просто никто не наливает. Вот я и исправляю это упущение, благодарю за то, что миновал назначенную нам недавно встречу. Вино будешь? — продолжил японец, лукаво прищурив глаза и обаятельно улыбаясь. Его улыбка подействовала на неё как успокоительное. Кричать Илане больше не хотелось.
— Ты точно уверен, что ничего не случится? — опасливо поинтересовалась девушка, присаживаясь на край кровати и наблюдая за его движениями. Плавные, отточенные и уверенные. Движение юного, но Воина. Это чувствовалось в нём — в его теле, его поведении, его энергетике… Такие в её племени отмечаются особым знаком, им даруют духовных зверей.
Пленник протянул ей золотой череп и подмигнул:
— Пей, а потом и поговорим. Всё должно быть честно.
Илана сама не поняла, почему не нашла в себе силы воспротивиться…
***
Более менее контролировать ситуацию я смог только под утро. Илана сидела рядом, облокотившись на моё плечо спиной и, запрокинув голову, пела звёздному ночному небу, что проглядывало в окошке в кожаной стенке шатра. Грустная и явно лиричная песня должна была повествовать не меньше чем о неразделённой любви. Прикрыв глаза, я вслушался, вникая в слова незнакомой мне речи, впустил в себя их напевы и отпустил воображение на волю, позволив ему вольно трактовать полученные образы…
…Юный охотник мчался по лесу за подраненным молодым оленем. Трещали сучья, слышался ускоряющийся топот спешащих во всю прыть молодых ног перемежающийся с дробным стуком копыт дичи — добыча была так близко, что достаточно было совершить короткий рывок и добить её самолично. Короткое копьё в сильной руке выверенным ударом поставило точку в погоне. Молодой олень захрипел, выгибая голову с ещё не слишком отросшими рогами, траву опросила бьющая из его горла кровь.
…Стойбище племени. Десятки шалашей, юрт и шатров, скученные по разным принципам, от родовых связей до общих интересов в будущей торговле. Вечные жители городских и деревенских улиц — это дети. Они во множестве курсируют по всему поселению и, конечно же, возвращающегося с охоты добытчика заприметили самыми первыми.
— Берелту возвращается! Берелту оленя добыл! — завопили маленькие сорванцы, почти моментально распространяя по стойбищу эту новость.
Юный охотник, сгибаясь под тяжестью
