Я пробираюсь ближе к лестнице — там звуки «Hotel California»[2] звучат еще громче.
Всплеск адреналина подталкивает меня, я поднимаюсь по лестнице и толкаю дверь в комнату, откуда звучит музыка. Там около шести человек, и все они оборачиваются и смотрят на меня. В тот же миг я внезапно понимаю, что здесь происходит, и громко смеюсь, потому что меня накрывает волна облегчения. Эти люди не наркоторговцы и не любители прогрессивного рока, они молоды, моложе меня, возможно, даже студенты, а все это — вечеринка в стиле семидесятых, и их костюмы просто идеально соответствуют эпохе. Все, на что падает взгляд, сияет яркими, насыщенными цветами, как будто я смотрю в объектив своей камеры.
— А ты еще кто, черт возьми? — спрашивает меня невысокий, коренастый блондин. Вызывающе, но с улыбкой.
Я мешкаю, потому что не знаю, что им ответить. Я вломилась сюда, полыхая от гнева, но теперь… все это кажется мне очаровательным.
— Я шла мимо и услышала музыку, — говорю я, улыбаясь и пуская в ход свой английский акцент. — Дверь была открыта, так что я просто поднялась — и все.
Все смотрят на меня с любопытством и замешательством — они не уверены, спалились или нет. Я насчитываю семь человек. Несколько парней пьют пиво из бутылок, а девушки потягивают что-то из белых бумажных стаканчиков — четкая гендерная граница. Должно быть, для них все это увлечение эпохой очень серьезно. Я оглядываюсь и вижу расписанный узорами сервант, торшер, источающий теплый апельсиновый свет, диван с яркими желтыми подушками, а в углу — телевизор в деревянной коробке. В его выпуклом экране отражается вся комната — он стоит на самом почетном месте. К стене прямо над ним прикреплен кнопками календарь с Элвисом, открытый на странице июля тысяча девятьсот семьдесят седьмого года. Король, весь в украшениях и бисеринках пота, поет в микрофон. На кофейном столике — свернутая газетка «Daily News», на открытой странице пестреет заголовок «ФБР активизирует операцию по поиску Сэма». Каждая деталь на месте, на календаре даже имеется кружок — сегодняшнее число обведено, а внутри квадратика неверной рукой нацарапано «Предки свалили!».
— Вот это акцент! — замечает высокий парень с темными волнистыми волосами и накачанными руками. Он ухмыляется и подходит ко мне. — Угадал? Ты же не отсюда?
— Нет, я из Лондона, — говорю я, немного обезоруженная его зелеными глазами и густыми черными ресницами. Я отступаю на пару шагов назад, стараясь укрыться от его любопытного взгляда, — похоже, его не провести моей свободной белой футболкой. Когда нужно разговаривать с мужчинами — мужчинами-учеными, я за словом в карман не лезу. Я овладела тем самым, точным языком, который они так хорошо понимают, и если я и произвожу на них впечатление и привлекаю, то это всегда происходит случайно, как последствие того, что я точно знаю, о чем говорю, и еще того, что у меня есть сиськи. А вот во время бесед с горячими парнями и мужчинами я всегда чувствую себя неловко. Единственная причина, по которой этого не случалось во время разговоров с Брайаном, заключалась в том, что мне очень долгое время и в голову не могло прийти, что он красавчик. А этот определенно был горяч. Как и мои щеки теперь.
— Что ж, думаю, мне пора, — говорю я, чувствуя, как они все сильнее наливаются румянцем. — Просто этот дом… он принадлежит моей семье, так что… если… когда вы уйдете, не могли бы…
— Вовсе нет! — Девушка с короткими волосами, подстриженными до самой шеи и кудрявыми на макушке, подлетает ко мне, закрыв вид на остальных девушек из этой компании. — Этот дом принадлежит не твоей семье, а моему отцу — тут каждый кирпич ему принадлежит!
— И мы это знаем, правда? — говорит блондин, толкая зеленоглазого красавчика локтем в бок.
Девушка с короткими волосами стоит очень близко, взгляд ее карих глаз неподвижно сосредоточен на мне.
— Слушай, я не хочу вмешиваться, — говорю я ей, а сама не могу понять, где я раньше видела этот мягкий вздернутый нос, хотя точно знаю, что видела, потому что он кажется немного неуместным на ее угловатом лице. — Я вижу, что вы неплохо постарались. Но я была бы очень благодарна, если бы вы ушли и оставили этот дом в таком виде, в каком он был, когда вы сюда пришли.
— Ты только послушай, что она несет! — Девчонка тыкает в мою сторону большим пальцем, отступая в сторону и обращаясь к кому-то, сидящему позади.
И тут я снова слышу его — зов сирен. Он доносится откуда-то и проходит прямо сквозь меня. Я внимательнее вглядываюсь в человека позади курносой девчонки. Еще одна девушка… Она сидит на коричневом диване, зарывшись ногами в подушки. Пальцы на ногах крепко сжаты.
Я смотрю на нее не отрываясь. Мое сердце замирает. Такое чувство, будто из моего тела разом выкачали весь кислород. Ее длинные стройные ноги скрещены, а темные локоны, стекающие с плеча, похожи на черный лед.
На глаза наворачиваются слезы, и я торопливо смаргиваю их.
Это же моя мама. Не такая, какой ее знала я, гораздо моложе. Но это та самая девушка, которую мой отец впервые сфотографировал в тысяча девятьсот семьдесят седьмом году.
Я вспоминаю о камере, висящей на шее, и подношу ее к глазам. Разыскиваю девушку в объектив. Она на месте.
И смотрит на меня.
Глава 6
Я умираю — наверное, в этом все дело. То, что я приняла за несколько долгих минут, на самом деле длилось меньше наносекунды. Мир фантазий, наколдованный эндорфинами и нейротоксинами, — вот он, прощальный подарок смерти. Возможно, мои «видения» — это симптом эмболии или недиагностированной опухоли. Что-то просто сдало в моей голове. Вот и все. Это единственное объяснение. Но я не могу умереть прямо сейчас, не могу вот так просто бросить папу и Горошинку, они нуждаются во мне, очень нуждаются.
И все же… все же я смотрю на нее. Я смотрю на маму, и она улыбается мне. Я так хочу к ней подойти!
Страх, переполнявший мое тело, сгорает в одной яркой вспышке, и я почти вижу, как он отступает, остывает и оседает пеплом. Мне нечего бояться. Просто побудь здесь немного, безмолвно говорю себе я, побудь, пока это возможно. Погрейся в лучах ее теплой, но такой не знакомой тебе славы.
