Гупперт? Значит и он…
— Ну как? Будете говорить правду?
— Буду, — глухо сказал Сореньи.
— Давно бы так… Прошу вас, Бела, позовите стенографистку…
После того, как арестованного увели, майор Ковач позвонил генералу.
— Товарищ генерал, Миклош Сореньи во всем признался. Гупперт полностью изобличается его показаниями. Требуется санкция на арест. Материалы представлю через двадцать минут… Да, поезд отходит ровно в восемь.
И только сейчас старшему лейтенанту Дьярошу, присутствовавшему при этом разговоре, стали ясны все действия майора Ковача. Бела понял, почему майор оставил в стороне Гупперта и все внимание сосредоточил на Сореньи. Ведь до сих пор против Гупперта не было никаких улик. Его нельзя было обвинить ни в чем. А теперь Гупперт оказался уличенным показаниями Миклоша Сореньи.
На вокзал они прибыли задолго до отхода поезда. В служебном купе их ждал сотрудник отдела.
— Еще не появлялся, — доложил он майору.
— Что ж, обождем…
Ждать пришлось довольно долго. Экспресс тронулся в путь. Уже давно остался позади вокзал, станция Келенфельд… Наконец, поступило известие:
— Гупперт здесь. Шестой вагон, четвертое купе.
…Когда в купе вошли двое венгров в униформе, Корнер понял: сейчас произойдет самое страшное.
— Макс Гупперт? — спросил пожилой венгр со знаками майора на петлицах. И тут же, не дожидаясь ответа, добавил:
— Именем Венгерской народной республики вы арестованы.
Корнер не оказал никакого сопротивления. Всю дорогу он молчал. И лишь оставшись наедине с майором Ковачем в его кабинете, спросил:
— Может быть, вы все же объясните, что это все значит?
Ом говорил ровным, спокойным тоном. В голосе не слышалось ни нотки волнения, одно лишь безграничное удивление.
— Всё в свое время… А пока скажите, товарищ Гупперт, как же ваше настоящее имя?
Арестованный весело рассмеялся.
— Нет, честное слово, такого со мной еще не бывало… Здесь какое-то недоразумение. За кого же вы меня принимаете, дорогой товарищ… э?.. э?..
— Не могу не отдать должное вашим артистическим способностям, уважаемый Гупперт в кавычках. Но отвертеться вам все равно не удастся. Вы ведь знаете некоего Миклоша Сореньи, не так ли?
У Корнера потемнело в глазах. Конец!
— А он, этот самый Миклош Сореньи, — продолжал майор, не давая арестованному опомниться, — не далее как три с половиной часа тому назад признался, что сегодня утром получил от вас сигареты с весьма необычной начинкой.
— Послушайте, но ведь я совершенно не знаю никакого Миклоша Сореньи. И никакого портсигара я ему не давал. Я все утро находился в гостинице. Портье может подтвердить… Все это очень странно…
— Возможно, — не стал спорить майор. — Кстати, откуда вы взяли про портсигар? Я ведь, кажется, упомянул только о сигаретах.
Корнер почувствовал, что тонет. Оставался только один выход, и он ухватился за него, как утопающий за соломинку.
— Больше ничего я вам не буду говорить, — сказал он чуть охрипшим голосом. — Вы меня хотите запутать.
Ковач вызвал охрану.
— Отведите арестованного в камеру… Я вам советую, — сказал он Корнеру напоследок, — хорошенько призадуматься над сложившейся ситуацией. Вы, как-будто, не новичок и, несомненно, знаете, что добровольное признание в известной степени смягчает наказание… Спокойной ночи и приятных сновидений.
Сопровождаемый стражей, Корнер медленно побрел к выходу.
МЕРФИ ПАРИРУЕТ УДАР
Вошедший плотно прикрыл дверь, повернулся, быстрым движением сорвал с головы пилотку и, щелкнув каблуками, представился:
— Лейтенант Спеллман, сэр!
— Подойдите поближе, лейтенант. Тащите сюда вон тот стул, у окна, и присаживайтесь.
Пока лейтенант устраивался, полковник Мерфи с интересом изучал его. Будущий преемник Уоткинса был здоровенный малый. Вьющиеся белокурые волосы и голубые глаза находились в вопиющем противоречии с расплюснутым носом профессионального боксера и тяжелым подбородком.
«Странная помесь ангела с бандитом, — отметил про себя Мерфи. — Не слишком интеллектуальная личность. Ну и наплевать. В конце концов, нам нужен не преподаватель античной культуры для колледжа благородных девиц».
Лейтенант уселся. Он положил ногу на ногу. Его длинные крючковатые пальцы непроизвольно заплясали по ручке стула.
— Вы знаете, зачем вас сюда вызвали? — спросил Мерфи.
— Да, сэр.
— Прекрасно! Надеюсь, что мы быстро столкуемся, лейтенант…
— Спеллман, Рональд Эрих Мария Спеллман, — подсказал лейтенант.
— Спеллман… Ваш отец коренной американец?
— Не знаю, — последовал ответ.
— То-есть, как не знаете?
Лейтенант завозился на стуле.
— Видите ли, мне неизвестно, кто именно является моим отцом. Мать тоже не знала.
— Гм…
Мерфи поспешил переменить тему разговора. Он заглянул в лежавший перед ним листок.
— Здесь сказано, что до армии вы были боксером, не так ли?
— Был и боксером, — уклончиво ответил лейтенант. Ему очень не хотелось вдаваться в подробности своей короткой, но весьма динамичной биографии.
Однако Мерфи добивался именно подробностей.
— В Штатах у вас были какие-то неприятности с властями, да? — спросил он.
Лейтенант тяжело вздохнул:
— Были, сэр… Из-за красных, провались они в преисподнюю.
Собственно, никакого отношения к красным неприятности Спеллмана не имели. Однажды ему срочно потребовались деньги. Своих не нашлось. Пришлось обращаться за помощью к согражданам. Это произошла ночью в темном переулке. Прохожий никак не хотел согласиться с тем, что Спеллмана нужно снабдить безвозвратной ссудой. Он твердо решил не расставаться с несколькими десятками долларов, которые были у него в кармане. Что же оставалось делать Спеллману? Он вынужден был пустить в ход такой веский аргумент, как браунинг.
Прохожего отвезли в морг, а Спеллмана — в камеру для подследственных. В перспективе явственно вырисовывались контуры электрического стула.
Но тут произошел неожиданный поворот. Убитый казался не то коммунистом, не то профсоюзным деятелем. Адвокат, нанятый друзьями Спеллмана, сыграл на этом. Он представил подсудимого великомучеником, которого хотели опутать красные. Слушая блестящую речь адвоката, судьи расчувствовались. Даже прокурор несколько раз протирал очки. Был вынесен оправдательный вердикт.
Спеллман стал героем дня. Его интервьюировали, фотографировали. В довершение всего ему предложили вступить в ряды армии. Он с радостью согласился, тем более, что службу предстояло нести в Европе.
— Расскажите об этих неприятностях поподробнее, — предложил Мерфи.
Спеллман изложил адвокатскую версию с
