В кабинете офицеры закурили по гаване. Некоторое время оба молчали, наслаждаясь ароматным дымом.
Корнер первый нарушил тишину.
— Вы недурно живете, полковник, — развязно сказал он, пользуясь правами гостя. — У вас очень миленькая вилла. Русские посчитали бы вас буржуем довольно крупного калибра.
Полковник поморщился. Он пододвинул пепельницу и с силой придавил в ней недокуренную сигару.
— Не портьте мне настроение, Гарри, и не говорите о русских хотя бы сейчас, когда я отдыхаю.
Мерфи стиснул руки так, что хрустнули пальцы, и замолчал. Но Корнер чувствовал, что он будет продолжать разговор. Так и получилось.
— Русские отравили мне всю жизнь, Гарри, — голос полковника был необычно глухим. — Я был еще совсем юнцом, когда умер отец. Он оставил большое состояние. Что-то около миллиона долларов.
Корнер присвистнул.
— Да! Почти миллион, — повторил Мерфи. — Но он вскоре лопнул. Дело в том, что весь капитал отца был вложен в нефтяные предприятия на юге России, а таи произошла революция. И все пропало. Я только начал входить во вкус настоящей жизни — и вдруг разорился. От отцовского наследства осталось всего каких-нибудь двести тысяч долларов…
«Тоже не плохо, — подумал Корнер. — Но миллион все-таки лучше».
— Меня сделали нищим. И кто? Какие-то русские… Русские, китайцы, эскимосы — до того я их совсем не различал. Какое мне было до них дело! Но тогда я понял, что такое русские…
Полковник снова замолчал.
— А что было дальше? — спросил Корнер.
— А дальше была долгая и невеселая история, Гарри. Я ставил на Колчака и проиграл. Вместе с двадцать седьмым полком побывал в Сибири и вместе с этим же полком вылетел оттуда, как пробка. Тогда я пошел работать в разведку. У меня была лишь одна цель, одно лишь стремление: покончить с большевиками. Мы плели паутину одну искуснее другой. И все они рвались. Наши лучшие люди пропадали там, в России. Один провал, другой, десятый… Вы знаете, я далеко не дурак, но все, что я придумывал, оказывалось раскрытым. Замыслы, которые я не доверял даже своим самым близким друзьям, которые я прятал от самого себя, разгадывались чекистами. Они как будто смеялись надо мной. И это приводило меня в неистовство… Но, наконец, пробил мой час. Вы видели когда-нибудь, как пляшут от радости мальчишки, когда получают долгожданную игрушку! Вот так плясал я, когда Гитлер напал на Россию. И, честное слово, я выл от злости, когда мы тут же вступили в войну с Германией. Это была самая страшная ошибка, которую Штаты совершили за всю свою историю.
Полковник поднялся и налил себе стакан газированной воды. Затем он снова заговорил, глядя прямо перед собой невидящими глазами. У Корнера было такое впечатление, будто полковник совершенно забыл о нем и разговаривает сам с собой.
— Теперь все как будто входит в свою колею. Но как сильны стали за это время красные! Польша, Чехословакия, Венгрия, Румыния, Болгария, Корея, Китай… Понимаете, Китай! А что делается во Франции, в Италии!.. Откровенно говоря, я часто думаю о том, что наши Джимы, Джоны и Джорджи по примеру своих русских собратьев в конце концов «ликвидируют» нас с вами «как класс» — так ведь говорят русские… И, вы понимаете пока это не случилось, мы должны смести с лица земли всю красную заразу. Любой ценой! Пусть атомная бомба, пусть водородная, пусть чума, пусть что угодно и как угодно, но только уничтожить всех русских и их друзей. И надо это сделать сейчас же, немедленно, пока еще есть время… Вы не поверите, но я иногда просто удивляюсь своей выдержке. На всяких там приемах, банкетах и тому подобных сборищах мне приходится встречаться с русскими. Нужно пожимать им руки. Нужно говорить любезности и делать при этом сладкую мину. И я все делаю: и руки жму, и улыбаюсь. А ведь в то же время во мне все клокочет. Хочется вцепиться им в глотки и душить, душить, душить! Всех! До конца!
Тяжело дыша, Мерфи вытащил носовой платок и вы тер мокрый лоб.
Корнер понял, что и ему нужно высказаться.
— Я немного не согласен с вами, дорогой полковник, — осторожно начал он. — У меня это не носит такой, как бы вам сказать… всеобъемлющий характер. Вы знакомы с философией прагматизма? Так вот, я подхожу к любому вопросу с позиций выгодности.
— Что-то вы уж очень сложно говорите.
— Сейчас вы меня поймете… Каждый строит свой бизнес как может. Форд наживается на автомашинах Король унитазов делает деньги на этих весьма полезных сосудах. Звезда экрана Гарри Купер получает доллары за свои ослепительные улыбки. Ну, а я пытаюсь сколотить начальный капиталец на всяких там русских, венгерских, чешских и иных делах. Ведь мне никто не оставлял в наследство ни миллиона долларов, ни даже двухсот тысяч. А делаешь бизнес — нельзя быть щепетильным. Приносит больше денег пистолет — пусть будет пистолет. Автомат? — пусть будет автомат. Атомная бомба — и против нее ничего не имею, если она принесет мне пользу. Чума, холера, индийская проказа — пожалуйста, если мне это будет выгодно. Союз с богом? С папой римским? С дьяволом? Извольте! С кем угодно, если только от этого пойдут в гору мои дела… Но я вовсе не так кровожаден, как вы, шеф. Наоборот, я очень ценю русских. Говорят, они трудолюбивы. Не столь уж плохо, мне кажется, иметь такой домик, как ваш, плюс еще земельное владение где-нибудь в Крыму. Ну, скажем, не в Крыму — это лакомый кусочек для тех, наверху — так на Украине. Ей богу, я бы очень гуманно относился к своим, как их называют… мужикам, что ли? Никаких телесных наказаний. Работать не более двенадцати часов. По воскресеньям полный день отдыха. Они бы меня боготворили. А девушек я бы не всех заставлял работать. Я слышал, среди них есть много чертовски красивых. Они бы услаждали мне жизнь… Ха-ха! А вы говорите — всех уничтожить! Вы слишком кровожадны, шеф.
Корнер остановился. Ему пришло в голову, что он хватил через край. Мерфи может рассердиться. Но тот лишь благодушно рассмеялся:
— На таких условиях и я, пожалуй, согласен бы оставить в живых кое-кого из них. …Да, мечты, мечты…
Полковник вздохнул и вдруг круто переменил тему разговора:
— Кстати, Гарри, вопрос о вашей поездке в Будапешт решен. Я уже говорил с «Тридцать шестым».
