Голоса приближались.
— Больна она, больна, не встает. — частила ведьма.
Я закрыла глаза.
Комнату ответили сразу несколько факелов. Я села, прижимая к груди одеяло.
— Кто вы? — притворяться испуганной не приходилось — я и так была напугана дальше некуда.
Люди с факелами встали в изголовье и изножье моей постели. Комната наполнилась теплым, рыжим светом и мечущимися по стенам тенями. Весена замерла у двери.
Прямо надо мной склонился мужчина. Его лицо терялось в тени.
— Подходит. — коротко говорит он, вглядываясь в мое лицо. Слегка поворачивает голову, и я вижу его глаза. На веках совсем нет ресниц, и по щеке ползут уродливые ожоги.
— Завтра привести ее в дом землевладелицы. Знаете, куда? — он поднимается во весь рост, глядит на растерянную ведьму. — Привести, притащить, на себе принести. К рассвету чтобы были.
Глава 21
Вышли затемно.
Редкая цепочка людей тянулась по дороге, никто ни с кем не говорил. Слухи множились, бродили, не давая ни правды, ни успокоения, и каждый шел наедине со своими мыслями. Я вцепилась ведьме в локоть, хотя бояться мне вроде бы было нечего.
Искали нового государя, незаконнорожденного сына почившего правителя, неясно каким способом, но никто из святых братьев в этом не участвует, а значит, и раскрывать нас некому.
В будущие управители государства я не метила, поэтому занята моя голова была совсем другим.
В кармане лежало письмо — многократно исправленное, трижды переписанное начисто, беспощадно смятое и вновь расправленное. Ну, какое уж вышло.
Если наследник в городе, а он должен быть тут — сегодня его найдут и с почестями повезут в столицу, если, конечно, Совет его не прикончит по дороге. Под шумок я точно смогу выбраться, ведь все будут сосредоточены только на одном человеке.
Переберусь в глушь…может, заведу собаку. Назову ее Свином…
У дверей было столпотворение. Несколько мужчин — кажется, знакомых мне по лагерю — разделяли людей, отгоняя попавших по ошибке и тех, кто не проходил по возрасту.
Весена напоследок сжала мой локоть и прошипела на ухо:
— Виула, Виула, запомни уже, Трехголового ради!
Я удивленно покосилась на нее.
— Ты что это, решила к братьям присоединиться? — подозрительно прошептала я. Весена дернула плечом:
— Потом объясню. Давай, заходи.
Я поднялась по ступенькам вместе с тремя парнями примерно моего возраста и вошла.
Внутри яблоку негде было упасть. Я засмотрелась и застряла на пороге, получив тычок в спину.
Все стены были затянуты гладкой, переливчатой тканью нежно-голубого оттенка, как высокое, выбеленное жаром летнее небо; изящные мягкие лавки на гнутых ножках, а с потолка свисает огромная люстра с целой кучей свечей.
В комнате мялась и страдала целая толпа. Кто-то тайком ковырял стены, но большинство просто стояло, не зная, куда деть руки.
Я пролезла в уголок и оказалась прямо возле большого зеркала.
Не то чтобы я туда специально лезла, но уж раз так вышло…
Меж резных рам на меня глядела девушка, которую можно было описать одним словом — серость. Убранные под чепец локоны были точно такого же цвета, как мышиная шкурка. Светло-серое платье сидело как на корове седло, обтягивая что не надо и мешком свисая там, где, наоборот, не мешало бы подчеркнуть.
Критически рассмотрев себя вблизи, я помассировала темные круги под глазами, постучала по резко обозначившимся скулам, сзади стянула платье, обтянув талию. Ткань натянулась, подчеркивая почти присохший к позвонкам живот и череду выпуклых ребер. Неподалеку стоящий парень сначала воспрянул было духом, потом разглядел мое полное отсутствие женских прелестей и тоскливо взлдохнул.
— Красота. — с отвращением пробормотала я, выпуская платье на волю. — Виууула…
Прекрасное свежепридуманное имя сидело на мне еще хуже, чем отвратное платье.
Сначала грянул крик. Я дернулась было, но крик, хоть и нечленораздельный, был явно ликующим.
Все замерли. Несколько оставленных на входе воинов плюнули и бросились наверх.
Крик повторился, правда, немножко потише.
Спустя минуту с лестницы спустился мой вчерашний знакомый, и я втянула голову в плечи. Узнать Главного было трудно, но все-таки можно. Всю нижнюю часть лица занимал ожог, хоть и хорошо залеченный, но заметный — губы слегка оттянуло в сторону, награждая кривой ухмылкой.
— Все свободны. — коротко объявил он. — Выходите.
Люди, недоумевающе переглядываясь, потянулись наружу.
Вслед за Главным показались еще несколько воинов, невысокая хрупкая девушка, нервно комкающая платок в тоненьких пальцах, и Талар. Уже в дверях я обернулась снова — в новом облике он не узнал бы меня, да и все выходящие косились точно так же…
Выглядел он не то чтобы хорошо — видна была и усталость, и недостаток сна. Глаза тревожно блестели, и вид был немного оглушенный.
Аккуратно придерживая заплаканную девушку, но что-то шепнул ей и споткнулся о мой взгляд.
Ты не можешь меня узнать, панически подумала я, опуская голову и выходя из дома.
Но он узнал.
Я ворвалась обратно в дом, словно ураган. Смахнула в сумку немного еды, взлетела по лестнице, дробно стуча каблуками, выгребла все деньги, которые у меня оставались.
Я не боялась того, что Талар раскроет меня, нет. Быть может, попытается найти, но не сдаст, это точно.
В который раз я столкнулась со своим прошлым, и каждая такая встреча заставляла чувствовать себя все хуже и хуже.
Весена, приподняв бровь, наблюдала за моей беготней.
— Даже не попрощаешься? — она осуждающе покачала головой. — Спасай тебя, неблагодарную…
Я выпустила сумку из рук. Горло сдавило.
— Да не меня благодари, дура. — отмахнулась ведьма. По-кошачьи зеленые глаза подозрительно блестели. — Я таких много перевидала…
Я спустилась по скрипучей лестнице, не потревожив ни одной ступени. Ни звука она не издала под моими ногами.
Тут было прохладно. Едва теплилась свеча у стены.
Он спал. Отросшие волосы завязаны в узел, у рта — жесткие складки. С бородой он распрощался, но назвать мальчиком у меня теперь язык не повернулся бы.
По лицу ведьмы редко разберешь, сколько ей — три десятка или пара сотен лет, но я попалась в ту же ловушку, в которую попадают другие, глядя на нас. Не разбираясь, назвала ребенком и не заметила, когда все изменилось.
Ради шума и побега изуродовала одного, ради выживания — другого толкнула на убийство.
Может, и правда, нет во мне света?
Так и не решившись разбудить светлого — не по чину, а по совести — я выбралась из подпола. Сердце словно на ниточке раскачивалось внутри, стукаясь о ребра и вот-вот грозясь оборваться.
Весена встретила меня с поджатыми губами, покрасневшими веками и сумкой, набитой так, что едва не трескалась.
— Как осядешь — напиши. — велела она. Я вытащила из кармана письмо и сунула ей в руки.
— Отдай дня через два, хорошо? — я не решилась ей в глаза посмотреть. — Напишу, а ты мне расскажи потом, ладно?
Больше некому было меня останавливать. В тот момент, когда я вышла на залитую солнцем улицу, переполненную людьми, вдруг так остро и необратимо ощутила, что для всего мира меня нет больше.
Только
