Серафин улыбнулся.
— Честно говоря, за нее я спокоен. Пусть Кальвино только попробует пригласить Лалапею в свою каюту. Приятно было бы увидеть выражение его лица, когда сфинкс примет свой истинный облик и выпустит львиные когти.
— Ты говорил с Тицианом и Аристидом? — спросил Серафин.
— Да. Они где-то бродят и суют свой нос во все, что их не касается.
Серафина замучили угрызения совести. Все сразу же попытались разузнать, что к чему на этой лодке. Только он терял драгоценное время, предаваясь унылым мыслям. Он не знал, что стало с Мерле, и эта неизвестность с каждым часом все сильнее терзала его. Но это не давало ему права упускать из виду самое главное: они должны выйти из этой истории целыми и невредимыми.
— Серафин!
— Ты ни за кого здесь не несешь ответственность. Перестань казниться.
— А я и не казнюсь.
— Как бы не так. Ты надул нас, когда мы проникли во Дворец Дожей. Но это уже позади, Здесь мы все… — он криво усмехнулся, — в одной лодке.
Серафин вздохнул, потом сдержанно улыбнулся.
— Пойдем на капитанский мостик. По мне, лучше видеть Кальвино, чем сидеть здесь и не знать, что он замышляет. Может, он как раз сейчас отдает приказ перерезать нам всем глотки.
Как только они вдвоем подошли к двери, Серафин крикнул обоим соседям по каюте:
— Мы тут исчезнем на пару минут, машины барахлят.
Матрос с ножом озадаченно посмотрел на своего товарища. Тот притворно зевнул, изображая пробуждение от глубокого сна.
Серафин и Дарио быстро шли по коридорам, встречая везде одну и ту же картину. Трубки и паропроводы, искусно встроенные в причудливо изукрашенные стены и потолок, были изъедены зеленью; восточные ковры истерты грубыми сапогами; занавеси на иллюминаторах заплесневели от сырости; люстры лишились хрустальных подвесок. От прежнего великолепия лодки почти ничего не осталось. Деревянные панели изрезаны ножами, а местами выломаны. Стеклянные двери шкафов выбиты. Потолок и пол в пятнах от вина и рома. На некоторых развешанных по стенам портретах пираты зачернили зубы и пририсовали усы.
Капитанский мостик находился на носу подводной лодки, за двустворчатым иллюминатором-перископом, смотревшим, подобно глазу, в глубины океана. Капитан Кальвино в красно-буром сюртуке с золотым воротником расхаживал по мостику, заложив руки за спину, и в сильнейшем возбуждении спорил с кем-то, кто стоял за колонной, так что Дарио и Серафин его не видели. Шестеро матросов работали у колес и рычагов, сделанных из бронзы, как и почти все остальное на борту. Один из них, сидя на обитом тканью седле и обливаясь потом, крутил педали, приводившие в действие какой-то механизм.
Кальвино ни на секунду не прерывал своего яростного марша. Шрам, рассекавший его губу и доходивший до кадыка, вздулся и покраснел, Подойдя ближе, мальчики поняли, кто довел его до белого каления.
Унка тоже увидела мальчиков. Ее широкий русалочий рот не был, как обычно, скрыт под маской. Рюкзак, в котором она носила зеркальную маску Арчимбольдо, как всегда, висел у нее за спиной. Знакомая картина! Ведь Унка никогда не расставалась со своим сокровищем.
— Я знаю, что это за лодка, — говорила она, обращаясь к Кальвино. — И знаю, какая у нее скорость. Во всяком случае, больше, чем та, которую вы нам тут хотите продемонстрировать.
— Я говорил сто раз и повторяю в сто первый, — бушевал капитан. — Египтяне контролируют море, и они не довольствуются поиском жертв только на поверхности. Чтобы увеличить скорость, мы должны будем всплыть, а так рисковать я не могу. Морская ведьма приказала мне доставить вас и этих детей в Египет — чертовски глупо! — но она не сказала, что это срочно. Так что будьте добры, предоставьте мне решать, с какой скоростью нам идти!
— Вы упрямый старый осел, капитан, и я уже не удивляюсь тому, что вы сделали с этой лодкой. Вы испоганили настоящий шедевр! Нам очень повезет, если мы приплывем в Египет прежде, чем ваша замусоренная посудина развалится на куски.
Кальвино развернулся и с угрожающим видом почти вплотную приблизился к Унке. Серафин подумал, что он обдает ее запахом остатков пищи, застрявшей в его темной бороде.
— Вы — женщина! Пусть вы русалка или вообще черт знает кто, вы мне не указывайте, как управлять лодкой!
Унка оставалась невозмутимой, хотя и она наверняка заметила саблю, болтавшуюся за поясом капитана. Правой рукой Кальвино схватился за рукоять, но еще не обнажил клинка. Без сомнения, это случится, если Унка не уступит. Господи, что она делает? Не все ли равно, когда они приплывут в Египет: сегодня, завтра или только послезавтра?
Унка изобразила любезную улыбку, в свете газовых рожков сверкнули ее акульи зубы. Любезная улыбка русалки не намного симпатичнее, чем раскрытый клюв каракатицы.
— Вы дурак, капитан Кальвино, и я вам скажу почему.
Серафин заметил, что матросы на мостике еще больше втянули головы в плечи — видимо, предчувствуя, какая буря грозила обрушиться на них.
Но Кальвино молчал. Может, потому, что был слишком ошеломлен? Никто не осмеливался говорить с ним в таком тоне. Его нижняя губа подергивалась, как тушка электрического угря.
Унка оставалась невозмутимой.
— Эта лодка, капитан, еще до войны стоила целое состояние. Вам и вашим головорезам не могло бы присниться ничего подобного даже в самых смелых снах. Сегодня, когда уже нет морского судоходства, эта лодка представляет собой такую ценность, что перед ней меркнут все сокровища Субокеанских империй.
«Она перегибает палку», — подумал Серафин. Но Кальвино морщил лоб и внимательно слушал. Унке удалось заинтересовать его.
— Вы слишком давно на борту, капитан, — продолжала она свою тираду, а матросы между тем тоже навострили уши. — Вы забыли, что почем там, наверху. Вы и ваши люди запустили лодку. Вы бороздите морские просторы в поисках пропавших сокровищ, а ценнейшее сокровище здесь, под вашими ногами, и ваша команда день за днем превращает его в кучу железного лома. У вас под носом.
Кальвино еще ближе наклонился к Унке.
— Величайшее из сокровищ, говорите? — Его голос звучал сейчас тише и спокойнее.
— Совершенно верно — пока оно по вашей милости не сгниет, как обломок доски на берегу необитаемого острова.
Кальвино хмыкнул.
— Вы считаете меня… неряхой?
— Я считаю вас, — дружелюбно сказала Унка, — самым большим стервецом на земном шаре. Во всех отношениях. Тем тяжелее мне указывать на ваши очевидные ошибки.
«Господи боже! Что сейчас будет!» — подумал Серафин.
Дарио шумно выдохнул.
— Нет, она совсем спятила! — шепнул он своему другу.
Капитан Кальвино уставился на Унку. Его большой палец нервно полировал эфес сабли, а в голове, несомненно, проносились мысли об убийстве, о филе из русалочьего мяса и о пресс-папье из русалочьих челюстей.
— Капитан? — Унка наклонила голову и улыбнулась.
— Что? — Слово, громыхнув, вырвалось из глотки капитана, как клубы
