— Я вас не оскорбила?
Двое слонявшихся без дела матросов не успели опомниться, как Кальвино выпустил в них такой залп ругательств, что даже у Серафина и Дарио, уличных мальчишек, покраснели уши.
— Это стоит записать, — прошептал Дарио.
Кальвино взвился от злости. Казалось, сейчас он обрушит всю свою ярость на мальчиков. Но он совладал с собой, проглотил ругательство и снова повернулся к Унке. Дарио перевел дух.
Выплеснув гнев, капитан немного успокоился и теперь снова мог смотреть в лицо Унке, не буравя ее немилосердным взглядом.
— Вы… нет у вас ни стыда, ни совести.
Унка подавила улыбку. И правильно сделала, потому что улыбка русалок — не слишком привлекательное зрелище.
— Эта лодка — сплошное позорное пятно, капитан. Она воняет, она ужасно грязная и запущенная. И я бы на вашем месте (слава всем водяным, что я не на вашем месте) позаботилась, чтобы мои матросы быстренько привел и ее в порядок. Каждую трубу, каждую картину, каждый ковер. А потом я бы сидела и наслаждалась мыслью, что я одна из богатейших людей на свете.
Серафин видел, как смысл слов постепенно доходит до Кальвино. Капитан уже воображал себя одним из богатейших людей на свете. Интересно, подумал Серафин, знает ли Унка, о чем говорит. С другой стороны, надо быть полным дураком, чтобы не понимать, какую ценность представляет собой эта лодка. В теперешние времена она бесценна. В буквальном смысле слова, поскольку не осталось никого, кто мог бы ее купить.
Но Кальвино, охваченный алчностью, об этом не думал. Вероятно, капитан не продал бы свою лодку ни за какие сокровища мира. Его больше воодушевляли ее ценность и внезапное осознание богатства. Он так давно был на борту, что забыл о ценности лодки, как это часто бывает, когда видишь что-то каждый день.
Он еще несколько секунд смотрел на Унку, затем повернулся на каблуках и обрушился на подчиненных.
— Навести чистоту и порядок! — загремел он, и его приказы, переданные по рупорам даже в самые укромные уголки лодки, немедленно заставили шевелиться всех матросов. — Вытереть пыль. Соскрести ржавчину и все отполировать. Надраить палубы и вымыть до блеска стекла.
И еще он приказал развесить по стенам и расставить в уцелевших витринах сокровища, годами лежавшие в одном из грузовых отсеков лодки. И горе тем, кто нарисует на них что-нибудь углем или нацарапает кончиком ножа!
Под конец Кальвино криво ухмыльнулся бывшей русалке.
— Как ваше имя?
— Унка.
Он галантно поклонился. В поклоне была некоторая нарочитость, но и желание продемонстрировать добрую волю.
— Ринальдо Бонифаций Сергий Ромул Кальвино, — представился он. — Рад приветствовать вас на борту.
Унка поблагодарила его, но не сумела сдержать ухмылки, несколько испугавшей капитана. Пожав ему руку, она подошла наконец к мальчикам. Серафин и Дарио до сих пор стояли с открытыми ртами и никак не могли осознать то, что только что случилось.
— Как ты это сделала? — тихо спросил Серафин, когда они, сопровождаемые благосклонным взглядом Кальвино, направленным на ноги и бедра Унки, покинули мостик.
Унка подмигнула Серафину.
— Он тоже всего лишь мужчина, — удовлетворенно заметила она, — а у меня пока еще русалочий взгляд.
Затем она поспешила вперед, чтобы понаблюдать за уборочными работами на лодке.
На следующий день они достигли Египта.
То, что они увидели, когда подводная лодка поднялась на поверхность, потрясло их.
В открытом море на расстоянии сотен метров от берега дрейфовали льдины. Чем ближе подходила лодка к белой береговой линии, тем яснее становилось, что в пустыне побывала зима. Никто не понимал, что случилось, и Кальвино приказал матросам три раза прочесть «Отче наш», чтобы защититься от морских чертей и чудовищ.
Серафин, Унка и остальные выглядели такими же растерянными, как капитан и его команда, и даже Лалапея, тихая, загадочная Лалапея поспешила объяснить, что не имеет ни малейшего понятия о том, что случилось в Египте. Без сомнения, такой зимы прежде никогда не было. Сугробы на пустынном побережье, поясняла сфинкс, зрелище не менее необычное, чем танцующие белые медведи на вершинах пирамид.
Капитан Кальвино отдал приказ измерить толщину льда у берега. Немногим больше метра, тотчас доложили ему. Кальвино что-то недовольно проворчал себе под нос и потом битый час на мостике совещался о чем-то с Ункой. Как всегда, капитан сначала кричал и сквернословил, но в результате снова уступил.
Сразу после этого Кальвино приказал опуститься на глубину, и лодка под слоем льда вошла в дельту Нила. Главное русло Нила и его рукава не были глубокими, от моряков требовалась особая сноровка, чтобы провести лодку между льдом и речным дном. Время от времени они слышали, как под корпусом скрипит песок, а сверху ластообразные крылья со скрежетом задевают лед. Будет чудо, ругался Кальвино, просто чертовски чудесное чудо, если при таком грохоте их никто не заметит.
Большую часть времени они двигались очень медленно, и Серафин начал спрашивать себя, куда они, собственно, плывут. Ведьма приказала высадить их на побережье, а теперь Кальвино по доброй воле плыл с ними в глубь страны, к тому же в условиях куда более скверных, чем они могли себе представить. Все-таки Унка удивительно на него влияла.
Внутреннее убранство лодки тем временем заметно преобразилось. Повсюду сновали матросы с тряпками, губками и кусками наждачной бумаги — красили и покрывали лаком деревянные панели, срывали старые ковры и заменяли их новыми, из грузовых отсеков. Много предметов пролежало там десятилетиями, их приобрел прежний владелец задолго до начала войны. Даже Кальвино был потрясен тем, что обнаружилось в трюмах, он уже давно не встречал столь прекрасных произведений искусства и изделий ручной работы.
— Капитан слишком долго жил в бронзовом мире подводной лодки и разучился ценить красоты земли, — сказала Унка Серафину.
Впрочем, это не мешало ему бушевать, орать на матросов и назначать драконовы наказания за пропущенное пятно ржавчины или полоску грязи.
Серафин смутно чувствовал, что капитан пиратов нравится Унке. Она не поклонялась ему, как Арчимбольдо, и все же… между ними что-то было, какое-то чувство, абсурдная любовь-ненависть, удивлявшая Серафина и одновременно вселявшая в него неуверенность. Возможно ли, чтобы два человека сблизились при таких обстоятельствах? А как было у него с Мерле? Они провели вместе меньше времени, чем Унка и Кальвино во время короткого плавания. Думает ли о нем Мерле так же часто, как он о ней? Скучает ли она? И вообще, значит ли он что-нибудь для нее? Серафина одолевали сомнения.
Ужасный хруст и треск оборвали его бесплодные раздумья. Вслед за этим из рупоров раздался рев Кальвино, с проклятиями оповещавший о том, что случилось.
Они застряли. Застряли во льдах Нила, не могли сдвинуться с места. Железные ласты лодки, как пилы, вгрызлись в толщу льда, прорезали в нем щель в несколько метров, а затем беспомощно
