— Я проспал четыре тысячи лет и могу сделать это снова. Но мир меня не забудет, не правда ли? Это тоже некая форма бессмертия. Никто не сможет забыть, что я натворил в этом мире.
— И ты этим гордишься? — Это были первые слова Юнипы с момента их прибытия.
Аменофис не удостоил ее ответом или даже взглядом. Но ее вдруг поразила одна мысль: и Сет, и Фараон говорили по-египетски, а она их все-таки понимала. И одновременно ей припомнились слова Арчимбольдо: «Как проводник через Зеркало, ты овладеешь всеми голосами, всеми языками. Ибо зачем нужен проводник, если он не знает языка тех стран, через которые ведет других?»
В то время она не могла себе представить, что это значит. Даже сейчас ей было трудно постичь всю истину, заключенную в словах мастера. Неужели она и вправду понимает теперь любой из языков, на котором говорят в этих бесчисленных мирах? «Все голоса, все языки…» — звучало в сознании, и от изумления у нее кружилась голова.
Аменофис снова заговорил.
— Бессмертие лучше того, что дали мне вы, — сказал он Сету. — Всего несколько десятилетий. Может быть, мне удалось бы протянуть лет сто. Но ведь я тебе уже надоел, не так ли? Сколько еще времени ты стал бы меня терпеть? Ты хотел занять мое место… Бедный Сет, ты совсем заболел от зависти и тщеславия. И кто может поставить тебе это в вину? Ты разгадал загадку субокеанических царств. Ты создал мощь Империи. А теперь! Ты только погляди на себя. Всего лишь лысый человек с мечом в руке. Несколько дней назад ты бы даже не взглянул на меч. И уж тем более не взял бы его в руки.
Жрец Хоруса стоял спиной к Юнипе, но она видела, как он напрягся. Смерть сочилась у него из всех пор.
— Всё — обман, — сказал Аменофис. — Всё маскарад. Как золото на нашей коже. Он провел рукой по поблекшей золотой краске на лице и растер золотую пыль большим и указательным пальцами.
— Империя — не обман. Она реальна, сказал жрец.
— Неужели? Кто мне поручится, что это не одна из твоих иллюзий? Ты великий иллюзионист, Сет. Маски. Ловкость рук. Фокусы. Пусть кто-то и принимает их за волшебство, но я знаю правду. Как ученый ты исследовал наследие субокеанических культур. Но ученый превратился в шарлатана. Ты знаешь, как воздействовать на чувства людей, как их обманывать. Огромные соколы и чудовища, Сет, это детские игрушки, а не оружие. С их помощью нельзя управлять Империей. По крайней мере, в этом сфинксы были нравы.
Фараон снова опустился на ложе из шкур, вернулся назад, в тень. Его слабый голос парил во тьме, как птица с неподвижными крыльями.
— И все, что здесь есть, — это иллюзия? Скажи мне, Сет! Вы действительно вернули меня к жизни или я все еще лежу в своем саркофаге, в камере пирамиды Амон-Ка-Ра? Я действительно стал повелителем мира или это только сон, который навеял мне ты? Правда ли, что все слуги меня покинули и я остался совсем один во дворце, полном мумий, — хотя и сам я, наверное, мумия, никогда не покидавшая своего гроба? Скажи мне правду, жрец! Что есть иллюзия и что есть реальность?
Сет все еще не шевелился. Юнипа медленно двинулась вдоль стены. Она питала слабую надежду добраться до двери прежде, чем кто-то из них обратит на нее внимание.
— Ты и вправду так думаешь? — спросил Сет.
Юнипа остановилась. Но слова относились не к ней, а к Аменофису:
— Ты и вправду полагаешь, что события последних сорока лет не что иное, как иллюзия?
— Я знаю, на что ты способен, — сказал Фараон, пожимая плечами. — Ты не владеешь истинным волшебством сфинксов, но в разного рода обманах ты мастер. Возможно, что на самом деле я все еще погребен в одном из блоков моей пирамиды, а ты стоишь рядом, положив руку мне на лоб, — или что там надо сделать, чтобы засадить в мою голову эти все картинки. С каждым годом, с каждой минутой последних дней я все больше сознавал: во всем этом ничего истинного. Ничего реального. Ничего действительного, Сет! Я грежу! Мой дух заключен в одной-единственной великой иллюзии! Я принимал участие в игре, двигал фигуры на доске, и мне это нравилось. Почему бы и нет? На самом деле мне нечего было терять, нечего проигрывать.
Юнипа добралась до двери, медленно нажала на огромную латунную ручку. И высокая дубовая дверь поддалась!
Холодный сквозняк из коридора взъерошил ей волосы. Но она не бросилась бежать. Она должна была досмотреть до конца жуткую сцену последней встречи Фараона с его создателем.
Сет медленно двигался к ложу.
— Даже моя смерть — всего лишь иллюзия, — сказал Аменофис.
В устах двенадцатилетнего ребенка это прозвучало так же странно, как если бы он пролепетал сложнейшую математическую формулу. Юнипа снова напомнила себе, что Фараон намного старше, чем можно судить по его внешнему облику. Непредставимо старше.
— Всего лишь иллюзия, — еще раз прошептал он, словно его мысли витали где-то далеко, где царили тишина и темнота. В могиле, в сердце ступенчатой пирамиды.
— Если это то, что ты думаешь, — сказал Сет, поднял меч и опустил его на Фараона.
Фараон не сопротивлялся.
Он даже не вскрикнул.
Аменофис умер тихо и смиренно. Сет, подаривший ему жизнь, отобрал ее. «Всё — лишь сон, — думал Фараон, даже умирая, — всего лишь фокус жреца Хоруса».
Юнипа толкнула створку двери и проскользнула в щель. В коридоре она сделала четыре-пять шагов, прежде чем осознала наступившую тишину. Сет не преследовал ее. Она остановилась в нерешительности. Повернулась. И пошла назад.
Не делай этого, кричало ей что-то внутри. Беги прочь со всех ног!
Но вместо этого Юнипа подошла к открытой двери и еще раз заглянула в зал.
Сет лежал на полу перед трупом Фараона, повернув лицо к двери. Его левая рука была сжата в кулак, правая охватывала рукоять меча, серповидное лезвие глубоко вонзилось в тело. Он сам нанес себе смертельный удар.
— Он не прав, — с трудом произнес он, сплюнув кровь на паркет. — Все это… правда.
Преодолев ужас и отвращение, Юнипа вошла в зал и приблизилась к ложу и двум мужчинам, которые всего несколько дней назад вместе вершили судьбы самого великого и жестокого царства на свете, И вот они лежат перед ней, один, мертвый, — на ложе из ягуаровых шкур, другой, умирающий, — у его ног.
— Мне очень жаль, — едва слышно прошептал Сет. — Глупо было разбивать зеркало.
Опустившись рядом с ним на колени, Юнипа искала подходящие слова, чтобы смягчить его боль и разочарование. Но может быть, именно это он и сделал: смягчил свою боль. Умертвил хозяина, которого сам же и
