— Изобретатели!
Мимо нас с лопатами, стереотрубой и прочим инструментом проходят Козодоев, Таманский и сержант Вяткин.
— Куда вы, славяне? — спрашивает Валиков, отложив топор.
— На гору, НП оборудовать, — отвечает Таманский.
Первый раз за все время боев наблюдательный пункт «девятки» будет находиться не впереди орудий, а рядом с ними.
— Вяткин, а ты тоже туда? — не угомоняется Валиков.
— Туда же, — серьезно, чуть хмуро говорит Вяткин. — Не видишь, что ли?
— Ну, ну, давай. Надеюсь, с этой высоты ты не сбежишь…
Рядом работает другая группа. Гремит по походной наковальне молот, визжат пилки. Красин интересуется:
— А эта команда чем занята?
— Эта команда, — говорю я, — под руководством командира второго орудия Квашни делает приспособления, чтобы трактора не буксовали…
— А как они будут выглядеть?
— А вот, — показывает Квашня. — Толстая проволока длиной метр с лишним. На конце привязывается через дырку кусок железяки. Когда трактора станут подниматься в гору, по бокам рядом с гусеницами пойдут наши хлопцы. Чуть трактор забуксует, ему и сунут под гусеницы эти железяки. Проедет трактор — выдергивай из грязи железяки за проволок, и иди дальше…
Подготовкой к подъему на гору Чертеж Красин остается доволен. Но чувство беспокойства его, как и меня, конечно, не оставляет всю ночь.
— Крылов, давайте-ка еще посмотрим, что там, на дороге.
И мы идем вверх, в лес, шаря по раскисшей дороге карманными фонарями.
…Утро. Туман поредел. Но моросит дождь. Опять «хмара за гору зачипила».
Решаем не ждать, когда дождь кончится. Подаю команду:
— Моторы!
Ровно, сыто урчат тракторы. Натягиваются тросы. Поезд весом в двадцать пять тонн начинает восхождение, вернее, восползание на гору Чертеж.
Каждый трактор, как и было задумано, сопровождают бойцы с «железяками». Здесь вся батарея — и огневики, и разведчики, и радисты.
Орудие увязает в глиняной каше по самые оси, но первый подъем — относительно пологий — проходит хорошо.
Дальше подъем круче. Трактористы жмут на полный газ, включают первую скорость, но поезд еле ползет.
Лопается трос между вторым и третьим трактором. Третий трактор, не удержавшись на тормозах, сдает назад, выворачивает у орудия стрелу. Ломается сцепной палец и… орудие, отцепившись, идет вниз. Его тормозит только «башмак», придуманный Богомазовым, да брусья, подброшенные бойцами под передок-.
Колеса пушки не вращаются, но многотонная громадина мягко сползает по жидкой грязи на край обрыва, к пропасти…
— Трос, трос!! — кричу я.
Пяткин и Татушин спешат с запасным тросом. Продеваем его через стрелу передка, тянем к большому толстому дереву. Пока завязываем, орудие продолжает сползать: трос убывает. Но вот он вздрагивает, натягивается струною.
Бегу к пушке. Ствол ее уже навис над пропастью.
Смотрю на Татушина. Он бледный-бледный.
Слышу тревожный голос Красина:
— Что у вас тут?
Объяснять нечего: все видно. Красин и не требует ответа.
— Есть еще сцепной палец? — спрашиваю Татушина.
— Есть.
Пяткин подгоняет тракторы. Вытаскиваем орудие на дорогу, освобождаем от троса.
И снова «Челябинцы» карабкаются вверх. Глохнут, захлебываются моторы.
— Жми, славяне! Немного осталось!
Славяне «жмут».
Те, кто не несет подкладок под колеса и гусеницы, упираются в орудие руками. К силе трех мощных машин это почти ничего не добавит, но все-таки хочется помочь…
Последний подъем — и вершина! Она не острая — конус горы усечен, так что расположиться здесь можно очень удобно.
Первое орудие закатываем в окоп.
Через несколько часов рядом с ним становится второе.
Татушин и Квашня жмут друг другу руки, жмут руки трактористам. Улыбается, принимая поздравления, черный, осунувшийся за эти сутки Пяткин.
Батарея выстраивается на склоне, чуть ниже вершины.
Отдаю рапорт майору Красину.
— Ну, и намаялись вы, братцы батарейцы, — говорит Красин. — За честную службу, объявляю всему личному составу «девятки» благодарность!
Сколько дней лил дождь! Сколько дней ходили-плутали по долинам туманы! И вдруг на следующее утро выдалась такая ясная светлая погода, словно вернулось лето.
Поворачиваю вправо-влево стереотрубу. Словно в диафильме сменяются кадры: деревни, дороги, мосты, речка, горы — ближние и дальние. Все это пока занято немцами.
— Будапешта там не видно? — спрашивает Богомазов.
— Будапешта не видно, но остальное у нас под ногами.
Приходит посыльный с НП дивизиона, передает мне пакет от майора Красина.
Я знаю, что в этом пакете: цели, по которым сегодня будем бить. Координаты и описания их сообщены армейской разведкой.
Раскрываю пакет, читаю: «Село Русский Поток — склад снарядов… Батарея… Батарея… Оборонительные сооружения».
Докладываю Красину по радио о готовности. Он отвечает: «Давай! Работай!»
Вершина горы Чертеж, словно кратер вулкана, начинает извергать огонь. Два тяжелых орудия дают налеты по вражеским объектам. Гулкое эхо катится по горам и долинам.
Столб черного дыма висит над селом Русский Поток, недосягаемым для остальной артиллерии. Рвутся склады снарядов. Я вижу, как в районе цели «3» — это батарея — бегают люди. Потом на дорогу выезжает орудие. Значит, удирают. Остальные орудия на дороге не появляются…
В разгар стрельбы Красин просит перенести огонь по отступающей немецкой пехоте.
— Видишь, идут? Видишь? — кричит он в радиотрубку.
— Правее леска?
— Правее — ну-ну! Вглядись внимательно.
— Вижу!
— Давай туда!
Опять гудит-полыхает наша гора. А там, где бегут толпы немцев, поднимаются вверх густые дымы разрывов.
Последние снаряды этого дня мы посылаем по объектам, находящимся на предельной дальности. Наша пушка бьет на семнадцать километров. Но отсюда — с такой высоты! — и дальше достать можно. Отсюда и камень летит далеко…
Стрельба на предельную дальность ведется не на поражение или уничтожение. Это для паники. Чисто психологическое.
