А дома что? Солнечный детеныш несется навстречу, не отличая живое от мертвого, с таким обожанием, что становится даже неловко впитывать эти эмоции. Но они дают так необходимую жизнь и хоть ненадолго, но приглушают вечный голод, который не утоляет даже кровь.
В крыло, где Илленн жила с матерью, Рейнан шел, надежно упрятав все опасное под замок, скрыв усталость и раздражение. Хотя, этот ребенок все равно почует, если не спит.
Она не спала. Сидела комочком в широкой постели, уткнувшись подбородком в колени, и что-то чертила когтем по простыни. Золотисто-рыжие кудри торчат, как всегда, во все стороны.
— Братик! — прыжок с кровати на шею был ожидаем, и рей легко поймал ребенка. Она обвилась всеми четырьмя конечностями, звонко чмокнула в щеку и окатила волной чистого счастья. Нежить без зазрения совести слизнул эмоцию так, чтобы не навредить подопечной. Прикосновение теплой ауры любящего существа приносило ни с чем несравнимое удовольствие. Но приходилось сдерживаться, чтобы не впиться в нее.
— Чего не спишь, котенок?
— Тебя жду!
— Не надо меня ждать. Я могу слишком задержаться, ты же знаешь.
— Я точно знаю, когда ты придешь.
Он вздохнул. Вот как ее переубедишь? Она заявляет «я точно знаю», и ведь знает! Добивается своего. Он присел на край постели, усадил кхаэльскую кроху себе на колени и накрыл крыльями. Она тут же прильнула, тихонько уркнув горлом и уставившись на него изумрудно-зелеными глазищами.
— Иль, не надо так на меня прыгать, пожалуйста. Я бываю опасен, и ты это знаешь.
Она в ответ упрямо мотнула головой.
— Я привыкла.
Ну вот что ты с ней будешь делать?
— Почему папа не приходит?
— У него много важной работы.
— У тебя тоже много, но ты же приходишь.
— У нас разные дела. Я могу уделять тебе время, он — нет. Разве мама тебе не говорила?
— Говорила. Но я все равно скучаю…
— Он точно придет, как только вернется. Теперь ты спать будешь?
«…Я напомню».
— Ты обещал разрешить мне оседлать Мрака!
— Завтра — обязательно. Давай спи.
Этот невозможный ребенок не боится ничего. Ластится, купаясь в нестабильном фоне всегда голодной высшей нежити. Таскает за рукоятку отцовский меч, бряцая адамантовым лезвием по ступенькам, как будто так и надо. Могущественный разумный артефакт Смерти терпеливо сносит это таскательство и попытки до него докопаться. Теперь ей еще и Мрака подавай! Демонятину под видом лошади, которая любому постороннему руку по локоть откусит! Хорошо еще, что она Гончих не видела, а то… страшно подумать.
Но Кот велел воспитывать ее без страха. Учить, не запрещая. Преподавать уроки Воли, Веры, Желания. Вести. Направлять. Понадобится — жестко манирулировать и аккуратно ломать до получения нужного результата. Объяснить матери, что в процесс этой ковки вмешиваться не стоит.
Он хотел получить идеальный инструмент. И знал, что у Рейнана не дрогнет рука и не возникнет ненужной вредной жалости. Смертоносец вообще не знал, что это такое. Ни к себе, ни к другим.
А еще он четко понимал, что ему вручили ребенка специально, чтобы было ради кого не сходить с ума окончательно.
Девочка, наконец, задышала ровно. Он встал, уложил ее, накрыл одеялом и вышел. К Эскилю.
Из воспоминаний Леди Намирэ Даэррэх Ильмерран,
В девичестве Илленн эль Шиар-ад’Дин
Я родилась на Хэйве, в Кхаалете. Отец мой, Эль-Тару Кхайнериар эль Шиар-ад’Дин испокон веку правил этими землями. В молодости то было открыто, и престол его опирался на плечи Шестерых, которых впоследствии считала я братьями. Но вереница лет пролетает мимо кхаэлей, а люди отчего-то взяли себе за правило бояться того, что выше их понимания. Оттого Владыка скрылся с глаз людских, оттого Шестеро раз в три-четыре людских поколения исчезают, чтобы появиться вновь под иным именем. Оттого мороки и личины становятся верными нашими спутниками на долгие века, и лишь немногие видят настоящие наши лица. Кто мы есть, и откуда появились на благодатных просторах Хэйвы — то история для иного рассказа. Я же речь поведу о себе всего лишь — о неразумном детеныше, не знавшем, какая судьба ждет его.
Я была наивна и глупа. Не заботилась о будущем. Считала, что оно будет непоколебимо. Две жизни потребовалось мне, тугоумной, чтобы понять, что ошибалась. Но обо всем в свой черед.
В то далекое лето я каждый день просыпалась с чувством бесконечного восторга. От всего на свете: от жизни, которая только начиналась, от яркого солнца в небе и запаха меда с отцовой пасеки, от гудения пчел в тяжелых сладких соцветиях розовой калии и щебетания птиц в ветвях вековых деревьев. Мы в тот год жили не в Дарреи Лар, а в священном лесу, возле древних Колонн, где меж гигантских голубых елей и кедров резвились большие и малые духи, где без счета плодилось зверье. Хищники кхаэлей не трогают, держат за своих, и я могла без опаски лазать по чаще, рискуя разве что свалиться по своему же недосмотру в овраг или вывихнуть ногу об корягу. Ну, а в этом уж сама виновата, никто за косу в лес не тянул. Люди в этих местах отродясь не хаживали, так что и с ними встретиться мне не грозило. Уходила из дому я рано утром, возвращалась, когда небо на востоке уже темнело, грязная, как дикий мури[3]. Мама ворчала, но поделать со звероватым детенышем ничего не могла.
А еще тем летом у меня появился мой ифенху. На человеческом языке это означает «старший». Ифенху живут на Темной стороне Колеса, на Динтаре. Люди сочиняют истории про то, что Темные пьют человечью кровь и едят живых младенцев, но большинство из них сами же и не верят в эти байки.
Отец нашел его, когда в очередной раз ходил к Колоннам разговаривать с Великими духами. Ифенху выглядел так, будто только что вывалился из серьезной драки — в крови, грязи и пылище. Шипел, зло косился на всех и наотрез отказывался даться кому-то в руки, а у самого уже лицо волдырями пошло от солнца, настолько он был истощен. Отец просто-напросто дождался, пока ифенху свалится в обморок и только тогда отнес его домой, чтобы заняться лечением.
Все дети — существа страшно любопытные. А у меня, по словам отца любопытный нос очень часто перевешивал все остальное. Посему я, разумеется, напросилась помогать маме ухаживать за неожиданным гостем.
