Неоновые росчерки (СИ)

так бросала его. Да, возможно, Стас не лучший муж и отец, но... он вот такого обращения точно не заслуживает! – Я предоставила ему множество шансов, – отвечала мне Рита. Её голос подрагивал от слез и сдерживаемого злого разочарования. – Я верила... Каждый раз, когда он говорил, что подумает, я... Я верила ему! Верила, что он одумается! Верила, что он поймёт... Он должен был понять! Хоть когда-то он должен был понять, что мы, я и... или хотя бы только наша дочь, должна быть ему дороже и важнее его работы... Вечных расследований, постоянных погонь за очередным убийцей. На кого он нас с дочерью променял? На всяких жестоких подонков, трупы и кровь? Всё это ему дороже семьи? Выходит, что так! – Рита вы же знаете, что это неправда! – я пыталась защитить Стаса. Жена Корнилова быстро вытерла показавшиеся на ресницах слёзы и, судорожно вздохнув, проговорила чуть севшим голосом: – Мы обе слишком долго верили ему... Алина верит до сих пор, а я... Я вижу, что ничего и никогда не измениться. Стас... знаешь, я даже не могу до конца винить его в этом. Он просто... Он такой, как он есть и этого не изменить. Я не в силах заставить его измениться ради нас с Алиной. Он не хочет этого, он не представляет своей жизни без своей драгоценной службы! Она старалась не плакать, силилась сдержать слёзы, но противоречивые чувства душили её с двух сторон, с ожесточением выворачивая душу наизнанку. Я видела, что Риту терзает боль и гнетет совесть. Она осознавала, какой удар наносит Стасу, но... я так же видела, что жена Стаса была доведена до отчаяния и безысходности. Все что она хотела – это, как-то изменить свою жизнь и жизнь своей дочери. Рита верила, что своим поступком спасает их обеих. И у меня не было сил и аргументов, чтобы переубедить её. Я чувствовала, знала, что должна убедить её! Я должна была сказать что-то, что заставит Риту передумать, но я понятия не имела что именно! И все, что я могла сделать, это пообещать Рите, что не скажу Стасу, где они. Я дала ей единственное обещание, да и то лживое. Через несколько минут Бронислав припарковал свою

BMW

E38 L7 неподалеку от центральных ворот монументального здания ГУ УВД Москвы. – Подождем его здесь или поднимемся в кабинет? – спросил Брон. Я выбрала подняться в кабинет. Почему-то ожидание в машине нервировало меня куда больше. Но, когда Бронислав открыл кабинет особой оперативно-следственной группы УГРО, я поняла, что лучше было остаться в машине. Эта обстановка кабинета... Карта с приколотыми фотографиями по одному из дел, застывшие в безмолвной пустоте столы Коли, Сени и Стаса... Сколько раз я приходила к Корнилову и сидела рядом с его столом, пересказывая свои очередные воспоминания? Сколько раз я помогала ему, а он, пусть и косвенно, спасал меня от моих же видений... От моих бесконечных нарастающих кошмаров, связанных с чьими-то страданиями, с кровавыми убийствами и пытками. Глазами жертвы, от лица убийцы или, что бывает чаще всего, со стороны, оставаясь бестелесным призраком, я наблюдала на какие мерзости способна толкнуть человека его темнейшая сторона сознания. Темнейшая и грязнейшая, наполненная лишь ненавистью, похотью, злобой и жаждой чужой боли, чужих страданий и убийства... Сколько я их видела? Десятки? А может увиденное мною количество перевалило и за сотню? Сколько раз за свою жизнь я просыпалась, с паническим криком, а проснувшись сотрясалась в тихих горьких рыданиях? Я оставалась наедине со своими пугающими и сводящими меня с ума видениями. Воспоминания убитых, растерзанных и замученных людей возвращались ко мне днём и ночью. Они подобно яду пропитывали и отравляли моё сознание, возвращая меня, вновь и вновь, к последним воспоминаниям своей жизни. Они мучили меня, истязали мою душу, лишая всякого покоя. Я плакала от бессилия, рыдала и молила их оставить меня... Но единственный, кто мог спасти меня, облегчить мои мучения, был Стас. Тот Стас, которого я сегодня, уже почти час, как, подло предала. – Хочешь, сделаю тебе чаю с мятой или мелиссой? – проговорил над ухом заботливый голос Бронислава. Его большие ладони легко и осторожно легли мне на плечи. Я застыла, испытывая смесь странных чувств. Со одной стороны мне было крайне неловко, когда Брон ко мне прикасался, а с другой, мне бы не хотелось, чтобы он убирал руки... – Ника? – повторил вопрос Коршунов. – Тебе сделать чай? Я тянула с ответом, я знала, что когда отвечу он уберёт руки. – Д-да... – наконец, ответила я, – если тебе не сложно... – Ради того, чтобы угодить тебе, Ника, можно преодолеть любые даже самые невыносимые сложности. Он сказал это в шутку, с легкой издевкой, но я ощутила сковывающее меня смущение. Я так и не поняла, почему иногда веду себя с ним нормально и чувствую себя вполне свободно, а иной раз меня мучает необъяснимая застенчивость. Просто, вдруг от случайного взгляда или прикосновения Коршунова, я становлюсь рассеянной, мне тяжело сосредоточится, тяжело соображать и какое-то стыдливое чувство, с привкусом легкой паники, начинает беспокойно ворочаться внутри меня. Я была очень благодарна Брону за чашку мятного чая. Удивительно, но на меня больше подействовал бархатистый успокаивающий аромат мяты и такое же утешающее тепло самой чашки, чем вкус напитка. Глядя на свое тусклое искаженное отражение в круглой зеленоватой поверхности чая, я раздумывала над тем, что и как говорить Стасу. Но придумать, все равно, ничего не успела, потому что дверь кабинета особой группы без стука открылась и вошел Корнилов. Он был в светлой, чуть мятой рубашке и джинсах со старым, давно изношенным, но любимым ремнем. Стас бросил встревоженный задумчивый взгляд на меня, неодобрительно посмотрел на Брона. – Что произошло? – отрывисто спросил он. Корнилов вошел в кабинет и, проигнорировав протянутую руку Коршунова, подошел ко мне. – Ника? А я вдруг, глядя в лучистые серо-серебряные глаза Стаса, ощутила, что мне не хватает сил и воздуха, чтобы сказать ему. Я так и замерла, чуть приоткрыв рот, с плаксивым испуганным видом, расстроенно глядя ему в лицо. Я должна была, я собиралась, но... не могла произнести и звука. – Ника, – Стас положил свою широкую ладонь мне на плечо, – что произошло?