-Я не могу, - каким-то потерянным голосом шепчет она, - Все эти узоры. Что это такое? Сашка, что происходит?
Я вся сжимаюсь, думая, что с мамой опять начинается это, но почему так быстро? Неужели нужно было больше лекарства? Но у нас ничего не осталось, даже тех, которые я однажды- пугаясь и поминутно замирая от страха- взяла в квартире тети Риты, нашей соседки, которая улетела в отпуск, но оставила нам ключи.
В одно из первых своих просветлений мама подробно объяснила мне, какие лекарства ей могут помочь, в каких количествах, и до каких пределов я могу увеличивать дозу. В тот самый первый раз, когда я еще ничего не знала, но, обнаружив у мамы ужасный жар и, подчиняясь какому-то безотчетному импульсу, дала ей сразу две таблетки аспирина. И это сработало, правда, очень ненадолго. Но путь, казалось, был найден. С тех пор- сколько уже бесконечных дней? - с каждым разом я растворяла в стакане воды все больше таблеток. Вот то, помимо аспирина, что, следуя указаниям мамы, мне удалось найти: "Цитрамон", "Анальгин", "Вольтарен", "Диклофенак", "Нурофен", "Найз", "Ибупрофен", "Парацетамол", "Ринза"- не только таблетки, но и бутылочки с детскими сиропами, пакетики с порошками, все, что смогла. А теперь ничего не осталось. Зато я знаю, что мне нужно искать в аптеке. Только бы до нее дойти.
-Послушай меня, Сашка, - произносит мама спустя достаточно долгое время, и я немного расслабляюсь под ее руками. Она все еще со мной. - На этом все. Ты больше не должна этого делать. Сколько ты мне дала?
-Десять.
-Это меня убьет в конце концов, а эффекта будет все меньше. Ты должна позаботиться о себе.
-Ты поправишься, мама, ты не умрешь.
-Я уже давным-давно мертва, дочка. Но какая разница? Меня и не было никогда. Ты этого не сможешь понять. Меня и сейчас нет. То, что я говорю с тобой, ничего не значит. Может быть, и тебя нет. Ничего нет. Мы никогда ничего не видели, не знали и не понимали. Оно и к лучшему. Все это только кажется. Какой смысл? - Голос мамы холодный, чужой и пустой, но ее руки гладят мои волосы, а я сижу тихо, как мышка, безумно боясь и, в то же время, не желая отпускать этот момент.
-Сашка, ты здесь?
-Я здесь, мамочка!
-Мы разговариваем? Ты меня слушаешь?.. Тебе надо уходить. Телефон не включился?
-Нет. Не знаю... зарядка кончилась. Света нет.
-Это везде так? Люди... разве люди... кто-то мог и остаться. Ты же осталась. Или нет?
-Я здесь...
-Это ты? Точно? Прости... очень сложно... узнавать тебя... и я не могу... читать твое лицо.
-Все будет хорошо, мамочка. Я знаю, ты поправишься.
-Нет! Нет, Сашка. Это разве болезнь? Забавно, я ведь это знаю. Нейроны... отстреливают как... как попало, вот и все. Мы никогда не существовали как целое, - мама вдруг поднимает левую руку, словно школьник на уроке, да так и забывает про нее. - Ты должна уходить, найти таких же как ты. Послушайся маму, пока ей еще не все равно. Ты кого-нибудь видела, в смысле, людей, как ты?
-Там только Лешка.
-Все еще стоит?
-Стоит. Ему собака... ногу погрызла.
-Я же говорила, девочка, Лешка умер. Просто, наверное, не знает об этом.
Мне совершенно не хочется об этом говорить, тем более Лешка меня пугает до жути. Да и зачем это нужно, когда мама рядом?
Я изо всех сил обнимаю ее ноги.
-Я тебя не брошу, мамочка. Подожди, сейчас я сделаю вкусный бульон. Тебе надо покушать.
-Ты не успеешь. Лучше делай, как я сказала, если хочешь жить. Мне-то без разницы.
Я поднимаю голову и замечаю, что левый глаз мамы смотрит прямо на меня, а правый- совершенно независимо- обшаривает сумрачную комнату, ни на чем подолгу не задерживаясь. Я замираю от ужаса и обиды, хочется кричать. Почему так быстро?
Неожиданно и правый глаз уставляется на меня, а ее поднятая левая рука приходит в движение- будто выстрел, - и отвешивает мне хлесткую пощечину, от которой я отлетаю почти на середину комнаты.
-Убирайся, тупая сука! - слышу я сквозь звон в ушах- Долбаная тварь! Сученыш! Скотский выблядок! Паскуда!
Я почти ничего не вижу из-за слез, не соображаю, держусь за щеку, хнычу на полу, а мама вдруг вскакивает, словно кто-то дернул за невидимые веревки, ее рот широко открывается, и весь мир раскалывается нечеловеческим воем, страшным, раздирающим до костей и странным, будто мамино горло забито кусками стекла, и они перекатываются в нем.
Я становлюсь совсем неподвижной, похоже, что впадаю в торн, как те кролики с Уотершипского холма и могу только смотреть сквозь мутную пелену и вижу свои руки, испуганно вскинутые- тоненькие как прутики, хилые, не способные ни от чего защитить, и мама несется на меня, неумолимо, но в последний момент огибает по какой- то невообразимой дерганной дуге и врезается в шкаф позади. Там она замирает на какое-то время вне поля моего зрения, я слышу только ее дыхание, больше похожее на глухой утробный собачий рык, затем она снова появляется, растерянно крадется вдоль стены, все также гротескно дергаясь.
Только бы не окно, думаю я. Всегда боюсь, что мама может нечаянно выпасть, - это еще одна причина, почему шторы плотно задернуты. Мама добирается до них, обшаривает ткань и вдруг отпрыгивает в сторону. Не знаю почему, но эта преграда, как и некоторые другие, к счастью, всегда оказывалась для нее непреодолимой.
Мама опять находится рядом со мной и стоит, извиваясь в странном танце, пустые глаза ее блуждают, но ни на чем не фокусируются.
-Какого цвета эта чертова волна? - неожиданно кричит она и этим приводит меня в чувство. Я снова способна двигаться и потихоньку отползаю в сторонку, за постель, к выходу из комнаты, не спуская с мамы испуганного взгляда. Это уже не она, я знаю, и дальше будет еще хуже, но в конце концов она успокоится, это я тоже знаю, упадет на пол или на кровать, лучше бы на кровать, вся закаменеет, и вот тогда я возьму влажное полотенце, оботру ее, приведу в порядок, как смогу, покормлю ее теплым бульоном- иногда она не может глотать, но нужно выбрать правильный момент, - а потом... но лекарства больше нет, и эту проблему придется решить.
Я выползаю из спальни, опять растрепанная, будто и не причесывала меня мама и не
