Когда я спустилась, то все уже было готово, и Эфенди, весь в черном, ждал меня возле лестницы. Неподдельное восхищение отразилась на его лице, я ответила победной улыбкой. Зазвучал медленный вальс, мы закружились. После вальса вдруг зазвучала гитара — румба. Танцевать под живую музыку, особенно когда музыкант чувствует танец, когда он его ведет — это просто неописуемо. Мелодии сменялись, мы останавливались на мгновения, чтоб глотнуть воды и перевести дух, нас звало это наслаждение, эта радость от гармонии и красоты происходящего. То что я маленькая и легкая, позволяло Эфенди делать сумасшедшие поддержки, я без страха вверила себя ему, упиваясь красотой и силой наших тел. Времени не существовало, но все же пришел момент, когда начала ощущаться усталость. Мы в счастливом молчании упали на диван и я спрятала лицо на груди Эфенди, камеры и так засняли достаточно, и это совершенно сумасшедшее счастье я хотела от них скрыть. Молчание нарушил Алекс.
— Спасибо…Я давно не был так счастлив.
— Тебе спасибо… — тихо отозвалась я.
Взяв за руку Эфенди я увела его наверх, увела как в сказках ведьмы уводили зачарованных рыцарей, не спускающих с них глаз. Оставшись вдвоем, я прошептала.
— Хочу чтоб мы поменялись местами…
Эфенди взял в ладони мое лицо и посмотрел в глаза, долго, пытаясь что-то понять, а потом молча согласился.
Оказывается, что воплощать мечты любимого, ни чем не хуже чем свои собственные. Держать все в своих руках, быть ответственной за наслаждение, чувствовать свою власть над ним, это особое, ни с чем не сравнимое удовольствие.
Утром Эфенди не глядя в глаза, шепотом спросил.
— Ты не жалеешь?
Нет, все-таки мужчины иногда такие дураки.
— Глупый — рассмеялась я. Он тоже облегченно улыбнулся и зарылся лицом мне в волосы. Мы лежали вместе и, похоже, оба понимали, что лучше нам сейчас расстаться на этом эмоциональном пике, чем все потом сводить в рутину, но сил оторваться друг от друга не было.
Когда мы все же спустились, Алекс с воспаленными глазами, но очень радостный, доложил.
— Я смонтировал записи, леди Лин, — и показал на кристаллы, — и я выбрал свою музыку, вы ведь не против.
— Нет, конечно, она твоя — распоряжайся. Спасибо за записи, надеюсь, вышло неплохо.
— Волшебно, вы дадите фору профессиональным танцовщицам… — было видно, что его восхищение искреннее.
Танцы это моя страсть и мое хобби, я собираю танцы разных народов, как другие собирают картины, почти все танцы родом с Земли-изначальной, с дополетной эпохи. Доставать новые ранее не известные записи, и по ним разучивать что-то новое, это меня действительно увлекает. Если бы я не была Викен, то была бы профессиональной танцовщицей, это уж точно.
Мы позавтракали, Эфенди был непривычно тих, а Алекс еще более непривычно оживлен и радостен.
— Хорошо, что так вышло, теперь можно какое-то время не волноваться за него — будет жить, продав права на записи, — сказал Эфенди, когда они уже уходили.
Он хотел добавить еще что-то, но понял, что слова не нужны. Мы поцеловались на прощание, и я закрыла дверь опустевшего дома.
Дезерт. Знакомство.
Остались позади визиты вежливости и переговоры с отцом о досрочном прилете, и странный, оценивающий взгляд Первого Синоби, мы столкнулись с ним в домике дедушки Синоби, куда я притащила кофр с легальными инфокрисами. Остался позади веселый день, проведенный в Доме Красоты Ланы Алани, она уговорила меня станцевать перед ученицами и, естественно, одним танцем все не ограничилось, мы протанцевали до вечера, до полного изнеможения, думаю, этот день запомнится девочкам надолго. Осталось позади радостное удивление от того, что мне выделяют в ответственное пользование переоборудованную космояхту с хорошим арсеналом. Остались позади переговоры с капитаном грузовика с Эбанденс, доставившего зерно, и возвращавшегося почти пустым — медикаменты занимали только одну флай-секцию из четырех, о том что он изменит курс на более «вратный» и высадит мою яхту в зоне Дезерт. Капитану не хотелось переживать лишнее количествопереходов, но все же деньги, пусть и небольшие и обещание защиты в случае чего, сделали свое дело. Я могла бы долететь и на яхте, но в таком случае для обратной дороги с Дезерт, мне потребовалась бы дозаправка топливом и лайфстафом, может у меня взращенная военным воспитанием паранойя, но я хочу быть уверенной, что смогу сбежать в любой момент из незнакомого места.
И вот все позади, а передо мной огромный красный шар, без приветливых или грозных облаков, нежилой. Не хочу я туда, не хочу. Стоп. Так дело не пойдет. Я ведь имею высший уровень псимобильности — как скажу себе, так и будет, и никому не вывести меня из того состояния, в которое я себя погружу, никому кроме меня самой. Захочу, и буду с восхищением взирать на этокрасное чудо природы и его мужественных обитателей. Только вот не любила я такого с собой делать без особой нужды, да и чревато это все-таки, особенно если установка уж очень чужда, как сейчас. Что же делать? С «не хочу» соваться нечего, может пока эмоции отключить? Тоже не пряник, и больше чем часов на восемь, этого делать нельзя, но это все же лучше, чем выйти к этим, вот такой расклеенной, это же те же звери, стадные хищники — худший вариант, почуют слабость и разорвут. Надо предъявить им хищника еще более страшного, чем они сами. Решено. Надеюсь, от меня не потребуется каких-то особых интеллектуальных усилий, логика итак не моя сильная сторона, а в агрессивно-бесчувственном состоянии вообще рискую отупеть.
Я закрыла глаза, техника абсолютно несложная, для меня, по крайней мере. Я называю ее «поставить крысодлака», производная от «поставить зеркало». Поставить зеркало — убрать эмоции, поставить крысодлака — убрать эмоции и добавить агрессии, готовности бить в любую секунду. Когда я открыла глаза снова, я посмотрела на планету, как крысодлаки смотрят на всех в ком течет кровь — ты большой, но я тебя убью и съем.
Среди встречающих отца не было, что-то царапнуло на самой грани восприятия, потом, потом сейчас эмоций нет. Встречали меня какие-то бравые молодцы в разнообразной форме и кислородных масках. Я сбежала по трапу, и не снижая скорости пронеслась мимо них, все что они успели заметить — маленький рост, русая коса и белая кожа над маской.
— За мной, — бросила я на ходу, пошевелился лишь
