Я вошла — все было готово, часть людей ушла те, что остались, жались к стенам. Тарелки стереокамер, направлены в центр, на стоящую там троицу. Я вышла в круг, трое ухмылялись.
— Бой.
И все. Память отказывает, бой я знаю, посмотрев съемку. Первый приближается и падает с перебитой шеей, мы начинаем кружить с двумя, второй кидается и получает шоковый болевой удар. Третий, самый опасный, мы кружим, он нападает — я ускользаю. Вдруг он кидается в бок, в его руках оказывается коската, лицо озаряется хищной, победной улыбкой. Он замирает в высокой позиции, я как бы танцуя, иду на него, он начинает рубящий удар, мои движения смазаны и … его голова слетает с плеч, кровь фонтанирует из шеи. Коската у меня в руках, я ищу ее хозяина, натыкаюсь на взгляд Гауфмана — испуганный, опускаю взгляд вниз — пустые ножны, и всаживаю коскату ему в бедро навылет.
— Признается ли дуэль честной? — безжизненный голос, мой.
— Да, — отец.
— Да, — Соденберг.
Я выхожу из зала, мне нужно оказаться одной, почему-то очень нужно оказаться одной.
Я иду к тому классу, хвала Судьбе он не заперт, захожу, закрываю дверь. Пол летит мне в лицо, успеваю завалиться набок. Из горла рвется крик, глушу его рукавом, но даю себе выкричаться, я катаюсь по полу как будто в шторм на яхте. Кричу, долго, крик высвобождает слезы, наконец-то они хлынули, дальше будет легче. Когда я уже смогла плакать не подвывая, пришли мысли. Отец, как он мог? Как он мог заставить меня убить троих человек, не из самообороны, а так…, просто так. Ронан рассказывал, что он дрался на дуэли два раза — измолол все кости и от него отстали — зауважали. Зачем надо было убивать, достаточно было искалечить, я б смогла сделать это зрелищно. Почему отец отдал этот приказ мне, не брату? Почему? Почему он не пощадил мои чувства? Он что считает, меня машиной для убийств? И как местные отнесутся к смерти своих? Не будет ли мести? Хотя если отец пошел на такое, значит не будет, он всегда все хорошо просчитывает. И опять, почему отец сделал это, я что для него ничего не значу? Истерика постепенно затихла, не оставив сил даже дышать. Расплата за насилие над собой, своим разумом и телом. Надо шевелиться, надо, время идет, я и так здесь почти час, меня наверное, уже ищут, а Вольф может привести их сюда. Увидят, на полу, зареванную — и все насмарку. Я тяжело встала, включила зажмурившись свет, достала платок промокнула лицо. Хорошо что запаслась мазью от ударов, она всегда при мне, на поясе, в очень маленьких количествах она снимает отеки, главное не нанести ее слишком много. Нанесла, промокнула, села на пол, пытаясь хоть чуть собраться с силами — у меня ноги подкашивались. Прошло несколько минут в блаженной тишине, неожиданно в дверь постучали — то ли звукоизоляция хорошая, то ли подошедший был в мягких ботинках. Этот стук, впрыснул в кровь так необходимый мне адреналин. Я встала и открыла дверь. На пороге стоял мужчина, кто ж еще, не женщина же, до тридцати, пол-лица ужасная ожоговая маска, пол-лица на зависть донжанам.
— Госпожа Викен…
— Леди Викен-Синоби.
— Леди, прошу следовать за мной, мы уже улетаем обратно, в двенадцатую учебку, — говорит неуверенно, собираясь с мыслями.
— Мы?
— Ректор Вольф и я… Инструктор Хорзан.
— Рада знакомству, инструктор Хорзан, — мой тон мягко говоря язвительный, но Хорзан не реагирует.
Мы молча добрались до флаера, хвала Судьбе нам никто не попался по пути, Вольф уже ждал нас. Он всмотрелся в меня, у меня хватило сил ответить на его взгляд, я не увидела в его глазах ни ненависти, ни презрения, лишь непонимание и какое-то сожаление. Хорзан сел за штурвал, а мы с Вольфом на задние пассажирские. Летели опять молча, я закрыла глаза — не хотела видеть ни этот красный песок, ни куполы, которые мы облетали.
— Ну вот мы и на месте — голос Вольфа вырвал меня из дремоты.
Мы уже были в ангаре, шевелиться не хотелось.
— Э… госпожа… — Хорзан не понимает с первого раза, возьмем на заметку.
— Леди.
— Леди, а как же ваши вещи?
И вправду, как? Придется тащиться обратно, разблокировать корабль и забрать кофры — только не сегодня.
— Потом заберу.
— Э… — Хорзан беспомощно глянул на Вольфа, тот помог.
— Мы не уверены, что у нас есть все необходимое для вас, леди…
Я подняла бровь.
— Думаю, что смогу пару дней обойтись без всего необходимого, — а что делать, если не подумала и не забрала вещи.
— Вы хотите отдохнуть?
Ректор, да вы читаете мои мысли, саркастически подумала я, но вслух естественно не сказала. Надо отдать этим двоим должное, они проявляли чуткость, которую я от них не ожидала.
— Да, пожалуйста, проводите меня в мои апартаменты.
От слова апартаменты, Вольф усмехнулся.
— Ну не знаю, подходит ли комнате такое громкое звание… — сказал он с улыбкой.
Я совсем скисла.
— Комната. Одна? — ненавижу отсутствие пространства.
— Вы сейчас сами все увидите.
Мы опять петляли коридорами, моя комната была в отсеке высшего преподавательского состава, Вольф по ходу дела пичкал меня самой разной, необходимой информацией, о распорядке дня, об устройстве жизни.
В конце концов мы оказались перед дверью, Вольф отпер ее приложив руку.
— Перенастроите на себя естественно, — бросил он заходя.
Хорзан, что характерно от нас не отставал и чувствовал себя вполне уверенно, а насколько я знаю, инструктор не входит в высший преподсостав.
Комната оказалась довольно просторной, что меня порадовало, но обставлена просто кошмарно. В углу — душ и кабинка уборной, посредине — кровать, двуспальная, возле нее рабочий стол и экран связи, в ногах кровати — аппаратура голоизображений, так что можно смотреть лежа, и это все на приличном расстоянии друг от друга. Комнату можно было разбить минимум вдвое, все чисто и ни одной лишней вещи, какая-то мутировавшая казарма. Экран связи, в котором обязательно будет отображаться кровать меня «порадовал» отдельно.
Я не старалась скрыть свою реакцию на это жилье, сил не было.
— Так выглядят все комнаты, мы не можем дать вам что-то лучше, — спокойно сказал Вольф, извинился без извинений — молодец.
— Спасибо, я пожалуй, действительно отдохну, какое сейчас местное время?
— Сейчас вечер, приближается полночь, так что вы как раз попадете в ритм.
На Дезерт утро и вечер — это полноценные дни, а полдень и полночь — девятичасовое время сна, четырнадцать часов на бодрствование итого в человеческих би-сутках 23 часа, и 46 в планетарных. В конце каждых третьих планетарных суток, в полночь добавляют 11 минут, таким образом подгоняя сутки под общее время и разбивая жизнь людей на шестидневки.
Когда я осталась одна, то сил и желания перенастраивать дверь у меня уже
