обдирая ногти, ползёт он вверх по крутому каменистому склону, и замирает от восторга и ужаса перед вдруг, прямо под локтем, открывшейся бездной... И видит, как медленно качнувшись, выскальзывает из под его пальца небольшой камешек, и заскользив плавно по склону, вдруг защёлкал, набирая скорость, по встречным камням, сбивая их... И вот уже наполняется ущелье грохотом и рёвом камнепада, весь склон, окутываясь облаком пыли, сдвигается в неудержимом падении. И от грохота одного камнепада уже срывается камнепад на противоположном склоне, и разносится многоголосое грохочущее эхо вдоль ущелья, множа камнепады и лавины...

   И он, невольный виновник, со страхом и благоговением смотрит на тяжёлые серые клубы пыли, медленно окутывающие дно ущелья.

   А вот сейчас он сам, как тот маленький камешек, первопричина камнепада, несётся с лавиной неизвестно куда, неизвестно зачем... И его ли заслуга, что он первопричина всей лавины? Что именно его кто-то неосторожно коснулся? Что он оказался у самой вершины? Да и что это за вершина?

   Покачивается линия горизонта в такт иноходи Белого, мотает он головой, отгоняя назойливых слепней, звенит узда... Что проку искать подобия в различном, объяснять одно непонятное, другим - непостижимым...

   Но вдруг резко стал Белый, вытянув настороженно шею, принюхиваясь к чему-то в высокой примятой траве, пофыркивая и тревожно прядя ушами. Легонько похлопывает его по шее Повелитель, успокаивая - ведь это всего лишь труп, окровавленный труп в траве...

   С удивлением, как будто впервые, он рассматривает свою руку, сухая и жилистая, в редких коричневых старческих пятнах, высовывается она из широкого расшитого золотом рукава халата, и кажется самостоятельным существом живущим и действующим помимо его воли. Длинные узловатые пальцы, унизанные драгоценными перстнями... Высокомерная в плавной уверенности своих движений, пугает она его своей непонятной самостоятельностью.

   Обходит Белый, пугливо косясь, бурую лужу в траве, касается уха Повелителя лёгкий шум беспокойства свиты его. Каждый из темников почувствовал себя оскорблённым и не миновать виновному в задержке Повелителя суровой кары.

   В этом смысл закона - в служении Повелителю. Только он знает и понимает происходящее, и оценивает поступки и жизнь каждого... А все остальные, как малые дети в семье, должны слепо следовать указанному, стремясь заслужить одобрительный взгляд Повелителя - это единственный смысл их жизни... И главным для них становится величие Повелителя, ведь в нём смысл их жизни, ведь он оценивает всю их жизнь, а ценность награды определяется и величием того, кто даёт её. Благоговение и почтение - главное, что возникает при взгляде на Повелителя, при мысли о нём. И не зависит это уже от желания человека, это уже идёт из самых глубин его психики и не в состоянии он контролировать эти эмоции, как злоба и любовь, возникает это чувство и овладевает человеком. Вера подчиняет всего человека и не вызывает ни какого сомнения, человек даже не в состоянии представить себе другого. Вера в абсолютность своей истины овладевает человеком, и согласен он скорее отдать жизнь свою, чем разувериться. Человек живёт ради определённости в этом мире, он не желает сомнений и неопределённости, не хочет он беспрерывно ломать голову сомненьем и размышленьем о том, что хорошо и плохо... Насколько приятнее взвалить это на Повелителя, и, замерев в благоговении, слушать его волю и послушно исполнять её. Вера - основа человеческой мысли, его эмоций и желаний, она в основе всего. И уметь надо управлять верой человека, воздействовать на её. А как управиться со своей верой? Особенно когда владеет она тобою безраздельно.

   Всё чаще и чаще приходится петлять, следуя за гайдаром, обходя крутые овраги, заросшие кустарником, то въезжая, то съезжая по косогорам, и топорщится кое-где далёкая линия горизонта острыми зубцами вершин деревьев. Вот и граница Степи, далёкая её западная граница... Как безмерно велик мир, и как разнообразен он, вмещая в себя множество разных, иногда кажущихся взаимоисключающих друг друга миров... Человек слишком прост со всей своей фантазией, и уж тем более всё, на что способно его воображение, существует в реальной безмерности мира. Да и на что способно воображение в самом старательном своём напряжении? - презрительная гримаса чуть искривила уголки губ Повелителя, но мысль развивалась по своим законам и пошла дальше, в попытке ответить на поставленный вопрос - Самое большое. Что вмещает всю Вселенную. Что сотворило её... - И холодом ужаса и восторга опалило тело - Бога!

   Невольно напряглись руки, и, повинуясь команде, Белый стал. Внезапное открытие потрясло Повелителя, на мгновенье перед взором его мигнуло окно в незнакомый и дивный мир, он не успел там ни чего рассмотреть и уж тем более узнать, но был потрясён абсолютной несхожестью открывшегося мира с привычным. Он попытался восстановить странное, столь потрясшее его состояние души, напрягая память, старался вспомнить предыдущее ощущение. Но вернуть его не удалось. Он ожидал, что от бесполезного этого усилия колыхнётся глыба в душе его и болью досады и бессмысленности опять скрутит тело, но что-то изменилось... Смутное ощущение открытия чего-то важного ещё непонятого, но имеющего огромную роль, наполняющее привычные образы уже совершенно другим смыслом, появилось у него.

   Он слегка толкнул сапогами Белого, даже спокойная плавная иноходь Белого утомляла его. Но поездка в повозке хоть и устланной коврами, с ужасным скрипом грохочущей на своих огромных неуклюжих колёсах по степным ухабам... Уж лучше любоваться на уши Белого. - мысль эта потрясла его, он пытается шутить! Уже сколько десятков лет как мысли его утратили игривость и подобны были узнику, замурованному в подземелье, который бьётся о холодные неподатливые стены... Неужели ему удалось вырваться?

   Но не только вершины далёкого леса украшают горизонт, столбы тёмного дыми рваными клочьями тянутся из-за него, рассеиваясь без остатка в небе, тревожа сердце неясным воспоминаньем...

   А далёкая разведка уже жжет в облаве чьи-то города и села, прокладывая путь остальным. И катится огромная отлаженная за много лет машина орды по степи, накатываясь на привычное, устоявшееся, выработанное и сглаженное сотнями лет противостояния и согласования, с хрустом опрокидывая и разрушая... И кричат уже где-то, заламывая руки, матери и жёны, и секут на глазах их "аки траву" опору их и надежду, смысл жизни их...

   Но давно уже не касается жалость сердца Повелителя, как не испытывает жалости поток лавы или разрушительный тайфун... И как не может остановиться лавина, движимая силой тяжести, так и он не в состоянии уже изменить что бы то ни было.

   Когда-то давно хотелось быть ему всемогущим - что бы было всё в воле его, но был он тогда молод и тороплив, и не в

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату