И муж... Лишь несколько дней назад супруг ее, ласки которого она не знала вот уже более десяти лет, точно по чьему-то милостивому мановению преобразился, одарив ее такими незабываемыми сладостями любви, о которых она и помыслить не могла. Но широкое супружеское ложе приняло их в свои объятия лишь на одну-единственную ночь - после этого Вигнир сразу же затеял сбор дружины, и Хельгис вновь пришлось удалиться в женскую половину дома: по давним обычаям, во время приготовлений к военному походу мужчины-воины избегали всяких отношений с женщинами, ибо это могло повредить успеху предстоящего дела, лишить будущей победы. Хельгис это понимала, и все же ей было невыносимо горько оттого, что муж вновь уезжает, так хотелось еще раз испытать ласку его сильных рук, вспыхнуть у него в объятиях и растаять, изойти вожделенной влагой, как в ту ночь... И почему-то сейчас женщине не давала покоя знобящая, ноющая мысль: а что если она больше не увидит своего милого супруга? Хельгис досадливо мотнула головой, отгоняя прочь недоброго духа, посмевшего навеять черные мысли... Конечно же, Вигнир воротится с победой, как и всегда, а с ним вернутся и сыновья - и младший, Гуннас, будет уже настоящим мужчиной.
Она услышала, как Вигнир отдал приказ к выступлению, как стал разворачивать коня. Но в последний миг обернулся и, отыскав в толпе супругу, задержал на ней взгляд - Хельгис показалось, что он смотрит на нее с небывалой нежностью. Сердце ее забилось... но в следующее мгновение Вигнир уже пришпоривал коня, выезжая вперед дружины.
Всхрапели лошади, зазвенела сбруя, заскрипели полозья саней. Дружинный сказитель Бральд затянул походную песню, которая тут же была подхвачена сотней зычных голосов. Отряд двинулся по склону холма в обход озера. Ошалевшие от зависти мальчишки с воплями устремились следом, рассекая палками морозный воздух, славя вождя и дружину. Воины бросали на них снисходительные взгляды...
...Горхо смотрел вослед уходящему отряду, все еще держа перед птицей истерзанные остатки сердца, которые та доедала, орудуя скрюченным клювом, - да так, что пару раз рассекла шаману пальцы. Стоял мороз, и пятерня уже совсем онемела. Когда Горхо вновь почувствовал острую боль, он убрал руку, стряхнув на снег жалкие кровавые ошметки, что остались от жертвенного лакомства. Сове это явно не понравилось: она уставилась на человека круглыми желтыми глазами, требуя еще. Старик усмехнулся. Немудрено: два дня держал птицу впроголодь, готовясь к обряду. Впрочем, в следующий же миг сова сама нашла выход: принялась терзать когтями и клювом плечи мертвого сикта...
Горхо оставил ее пировать на трупе раба, а сам отправился к себе, зная, что когда сова наестся, то сама прилетит к нему. Священной птице ничего не грозило: никто не посмел бы ее и пальцем тронуть, даже шаловливые юнцы, умчавшиеся вслед за дружиной.
Приблизившись к своему жилищу, Горхо вздрогнул и на мгновение замер: перед ним на пороге, распростертый навзничь, лежал без движения маленький Ари. Старик охнул, подскочил к ученику, принялся трясти за худые плечи. К великому его облегчению, ресницы мальчика вздрогнули, и он открыл глаза, в которых тут же отразился испуг.
- Господин, прости меня, - пролепетал Ари. - Какой-то недобрый дух помешал мне выполнить твое поручение - подкараулил, заставил споткнуться, упасть... Должно быть, я ударился головой...
- Но ведь ты выпустил птицу вовремя, разве не так? - проговорил Горхо с облегчением и хотел уже улыбнуться, но парнишка мотнул головой:
- Нет, господин. Она, наверное, так и сидит в клети. Я ведь даже не слышал твоего зова...
- Постой-постой, ты что-то путаешь, - мягко возразил Горхо, положив ладонь на голову ученика. - Сова сейчас всласть пирует плотью раба - Хисмурс дал свое благоволение. Неужели ты лишился памяти?
- Я... нет... Нет, господин, я не путаю, - с обреченным видом выговорил Ари. - Я не выпускал птицу...
- Что ж, пойдем, посмотрим, - старик поднял парнишку и поставил на ноги. - Сам увидишь, что ее нет на месте.
Он поманил за собой Ари и направился за угол дома. Отворив дверь в клеть, старик на какое-то время остановился в проходе, чтобы глаза привыкли к полумраку. Он был уже готов сказать мальчику: "Вот видишь, пусто!" - как вдруг оторопел.
Сова сидела в своем углу, недовольно распушившись, и неприветливо поглядывала на хозяина.
Привязанная за лапу.
- Я же говорил, - жалобно всхлипнул Ари из-за спины старика.
Какое-то время Горхо стоял как вкопанный и только глазел на птицу. Потом, ни слова не говоря, развернулся и стремглав бросился назад, за околицу - к жертвенным столбам, к мертвому рабу...
Миновав ворота, он остановился, тяжело дыша. Заслонил глаза от ярких лучей утреннего солнца, вгляделся в висевший меж столбов труп - и остолбенел.
Сидевшая на мертвеце сова повернула к нему круглую голову, и вдруг глаза ее злобно, как-то очень не по-птичьи сузились. Горхо тряхнул головой: этого просто не могло быть! Чувствуя, как в груди пробуждается зыбкий страх, старик медленно зашагал к столбам.
Птица смотрела на него не мигая, но стоило ему подойти ближе, как она вскинулась, размахнула огромные крылья и - зашипела на него! Точь-в-точь змея, готовая напасть. Потом на миг подобралась, присела - и прянула вверх. Горхо невольно прикрыл руками голову: ему показалось, будто птица собирается обрушиться на него, вонзить острые когти в лицо, выдрать глаза...
Но неведомая пришелица лишь развернулась и полетела прочь - в ту сторону, куда ушел отряд.
Руки старика бессильно опали. Он чувствовал, что его трясет, и понял, что ему не хватает воздуха. Мир перед глазами вдруг неудержимо куда-то поплыл, и Горхо осознал, что валится наземь. Поблизости раздался чей-то взволнованный говор, и старик мельком увидел, как к нему метнулась человеческая тень, почувствовал, как его начинают трясти, но взгляд уже застилала тягучая темная пелена. Непослушным ртом Горхо пытался выкрикнуть предостережение родичам, но сумел прошептать лишь отдельные слова, обращенные, казалось, куда-то в пустоту: "Сова... Дурной знак... Остановите..." Тормошившего его человека он уже не видел, а через мгновение и призрачный голос растворился в безликом небытии...
- Горхо! Горхо! Что с тобой? Очнись!
Седовласый Ранн тряс колдуна, покуда до него не дошло, что тот мертв. Раскрытые глаза Горхо
