Сгорая от стыда, я вылезла из машины и огляделась, кутаясь в пальто – было неожиданно морозно. Будто не март на дворе вовсе, а как минимум февраль.
Надо будет в следующий раз попросить у декана шубу в подарок – с горечью подумала. А что? Кто сказал, что я должна быть дешевой шлюхой?
Внешность у меня очень даже – вон и таксист взгляд от моих ног оторвать не может, решив все же высунуть голову и посмотреть, кого вез. И это он меня еще без пальто не видел!
– Спасибо, что подвезли! – еще раз поблагодарила я его, благосклонно склонив голову, будто принцесса какая.
А он только что не присвистнул мне вдогонку.
И этот восхищенный взгляд совершенно постороннего мужчины, который еще минуту назад говорил со мной «через губу», а теперь в восторге пялится, неожиданно придал меня сил и уверенности.
Кто сказал, что я должна быть страдалицей, безропотной овечкой с вечно дрожащими губками и глазами, заплывшими от слез? Ведь он именно этого и добивается, мой декан – стыда, моральных страданий. Чтобы мне было горько, унизительно… Чтобы я сполна заплатила за этот чертов афродизиак.
А что, если я буду играть по его правилам… только без страданий? Буду показывать, что мне все нравится, что я в восторге от его грубого обращения со мной? И вообще, без ума от него самого, такого красавца-мужчины, богатея и вообще редкой умницы?
Не потеряет ли он ко мне интерес, когда поймет, что не причиняет мне душевных страданий? Ведь если в этом цель его связи со мной, зачем ему продолжать все это, не достигая своей цели?
Уже почти уверив в себя в том, что не верном пути, я вдруг остановилась – как раз посреди широких ступеней, ведущих к банкетному залу.
А что, если не в этом его цель? Что если он не врал, и я действительно... нравлюсь ему?
Тогда все эти его удары по моей гордости – своего рода дергание меня за косички, и мой план не сработает!
Плохо это или хорошо, я так и не смогла решить. И вместо этого решила попробовать – чем черт не шутит, в конце концов!
***
Зал превзошел все мои ожидания. Реально. Все.
Во-первых, он был огромный и такой роскошный, будто я реально на чью-то свадьбу приехала. Сверкающие, хрустальные люстры отражались в начищенном мраморном полу, а по стене между баром и входом журчал фонтан, стекая по гладкому камню в маленький бассейн с рыбками.
Во-вторых, в конце главного зала располагалась сцена с оркестром – живая музыка оказалась не просто диджеем с синтезатором, а целым джазовым квинтетом во главе с певицей, исполняющей по-английски, причем совершенно без акцента.
В-третьих, уже в лобби, как только швейцар распахнул перед мной двери, даже не поинтересовавшись, приглашена ли я на столь изысканное торжество, ко мне тут же подбежала гардеробщица и предложила забрать пальто.
И как только я разделась и встала напротив зеркала, изучая себя в амплуа секс-бомбы, подошел парень в жилетке и бабочке и предложил на выбор – шампанское или вино в высоком, хрустальном бокале. А заодно указал на стойку перед входом в основной зал, где раздавали коктейли из креветок, тарталетки с икрой и прочие фуршетные закуски.
Я, конечно, не из деревни приехала и совсем не из бедной семьи, но так со мной не носились еще никогда.
Сразу почувствовав себе принцессой, я взяла у официанта бокал с шампанским и, прижимая свободной рукой сумочку к боку, поцокала на своих десятисантиметровых каблуках ко входу в главный зал.
– Пустите! – раздалось вдруг сзади на повышенных тонах. – Немедленно пропустите меня!
Ну, как тут было не обернуться!
И дело даже не в том, что я узнала этот голос. А я ведь узнала его – еще раньше, чем увидела его обладательницу – холеную, платиновую блондинку с той роковой вечеринки. Ту самую, что заставила меня потянуться к ней с подносом наперевес.
Просто таким голосом обозначают начало скандала. А скандал – как, впрочем, и любая помеха, любой уход от изначального плана в моей ситуации – это благо. Отсрочка моего наказания как минимум.
– Мадам, у вас нет приглашения… – испуганно бормотал швейцар, уже готовясь защищать свою голову от ударов увесистой женской сумочкой, которые, судя по разъяренному облику подружки декана, вполне могли на него посыпаться.
– Какая я тебе мадам?! – громко шипела женщина, пылая гневом. – Я невеста господина Донского! – И вдруг закричала, показывая рукой куда-то мимо меня. – Вон он… Матюшенька! Матвей! Прикажи этому кретину пропустить меня!
Она закричала так громко, что услышала, наверняка, даже певица в конце главного зала. Мне же хотелось поднять бровь и издать звук, которым любил начинать каждое второе предложение мой хороший знакомый, хозяин кавказского ресторана: «Ээээ?»
В смысле – какой-такой невеста? Невеста декана тут одна, и волосы у нее явно не платиновые.
– Ира… ты… – мимо меня к выходу вихрем пронесся Донской, явно не узнавая. Я не успела разглядеть его лица, но аура гнева вокруг него была настолько сильной, настолько бурлящей, что я отшатнулась.
Схватив «невесту» за руку, он молча потащил ее наружу. Та не сопротивлялась – настолько была ошеломлена натиском.
Я тоже на автомате двинулась следом. Как, впрочем, и все, кто стал свидетелем скандала. Это ж как такое пропустить-то?
– Ты на машине? Где припарковалась? – услышала уже снаружи, зябко ежась в одном платье.
– На такси… Я хотела… я думала…
– О чем ты думала, Ира? – голос декана звенел сталью от гнева, скула, видная мне дергалась, пересеченная взбухшей фиолетовой веной. Он еле сдерживается, поняла я. Еще секунда, и все узнают, какой он, если сорвать с него маску…
– Я соскучилась… – губы женщины дрожали, глаза наполнились слезами – она явно поменяла таксику, решив надавить на жалость. – Ты пропал… так неожиданно… Не звонишь, на телефоны не отвечаешь…
Вокруг собиралось все больше народу – на крики осторожно выглядывали один за другим именитые гости, зябко передергивались, но обратно внутрь не спешили.
Оглянувшись, Донской глубоко вдохнул, выдохнул, прикрыл на мгновение глаза и растянул губы в фальшивой улыбке.
– Ирина, если мы о чем-то недоговорили два дня назад, я предлагаю встретиться завтра и… договорить. Давай в двенадцать? На нашем старом месте.
Но Ирину это, похоже, не очень устраивало. Подкравшись ближе, она взяла декана под локоть, прижимаясь к нему полной грудью, и жалостливо, с любовью заглянула в глаза.
– Что я такого натворила, что ты решил бросить меня, дорогой?
Донской прикрыл глаза и поморщился, словно от боли, явно сдерживая себя из последних сил.
– Кроме того, что ты предъявила, что тратишь
